Олег Кулаков - Найденыш

Братва, оторопевши, молчала, уставившись на темную дерюжку в пухлых пальцах Скелета. По губам Ожерелья бродила непонятная ухмылка. Три Ножа свел брови к переносице, а палубный, по-прежнему озверело-угрюмый, пялился на Скелета, поигрывая ножом на поясе. Кормчего, как и многих других, я не видел: Сова стоял у меня за спиной. А самому мне подумалось, что врет Скелет насчет бабки-знахарки и наследства. Купил он кости где-то по дешевке на шухском торжище или спер.

— Братва, будем кости тащить, судьбу спрашивать? — Скелет помахивал мешочком перед глазами.

Братва соображала.

— Давай, Скелет, тащи, — выкрикнул Римургу, что вместе с кормчим и Мачтой с «Касатки» спасся, когда змей на нее выскочил. В сваре он принял сторону палубного, а тут, видать, решил поиграть с судьбой в прятки.

Его голос и решил дело.

— Тащи кости, Скелет! — закричали за ним все остальные.

— Погоди-ка, — остановил толстяка капитан. А Скелет и не торопился. — Ватага, слушай меня. — Ожерелье сказал голосом, которым с мостика приказы отдавал. — Уговор: как кости выбросим, так и будет. Для всех. И чтоб никто потом не шел на попятную! Согласны?

Все были согласны, только палубный помалкивал. От Ожерелья это не укрылось.

— А ты, Руду, почему молчишь? — спросил он палубного. — Согласен или нет?

Руду молчал, глядя на мешок с гадальными костями, как на клубок гадючий. Когда на палубного стали с угрозой ворчать, он выдавил из себя через силу:

— Согласен.

— Тащи свои кости, Фитар, — велел Ожерелье.

Скелет, которого и девки-то в кабаках по имени не звали, вмиг стал серьезным, чего ему никогда еще не удавалось, — какая серьезность, если у него вид как у ряженого на праздничных гуляниях. Мне показалось, что он даже враз похудел малость и побледнел. Луна светила ярко, я видел свежий прыщ на Скелетовом красном носу.

— Не, — покачал головой Скелет. — Я сам тащить не буду. На себя гадать — это дело привычное, а на всех не буду. Боюсь. Вдруг обманусь — шутка ли!

Еще бы немного — и ему не сдобровать: такие финты братва не любит. Но Скелет угрем выскользнул из сети, в которую чуть себя не загнал.

— Не могу я сам кости тащить, дурьи башки! — заорал он. — Вы в гадальных костях ни уха ни рыла, а я знаю, что говорю: неспроста отказываюсь ведь, а по нужде. Далю кости гадальные тащить надо.

Тут не выдержал кормчий:

— У тебя, брюхатый, борода в мозги вросла! Чего на мальчишку сваливаешь?

— Не ори, Сова, — разозлился Скелет. И с видом знатока принялся разъяснять. — Дело-то серьезное, говорю. В храмах кто жребий тянет? Отроки. А Даль кто? Отрок он. Дитя невинное. Жрецы вон говорят, что если какая молитва и доходит до богов, то впервоочередь молитва невинного дитя.

— И чего это ты с нами палубу топтал? — с издевкой спросил кормчий. — Тебе бы в пророки пойти. Где ж это Даль — дитя невинное? А кто фризруга на нож напорол? Память отшибло? А сколь народу его болтов из самострела отведало? Думай, что городишь…

Скелет скривился пренебрежительно:

— Сова, ты и есть сова, и мозги твои птичьи. Посчитай сначала свои грехи, а потом мальца. Так-то и получается, что по сравнению с тобой он — дитя невинное. Может, и не без греха он, но почище нас всех будет. Лучше не лезь, кормчий, коли разумом до такой простой вещи дойти не можешь.

Ватага со Скелетом согласилась, кормчий возразить не мог — получается, прав Скелет. Ожерелье смотрел пустыми глазами на мешок с гадальными костями и слова не молвил. Выходит, ночью лунной на островке далеком свет на мне клином сошелся.

Скелет сунул мне гадальные кости. Вдруг рядом со мной оказался палубный и потянул мешочек из моих рук.

— Нельзя ему тащить, — сказал он. — Он маг.

Скелет отобрал у палубного кости и оттеснил его в сторону.

— Может, и маг. Только сопливый еще, — отрезал он. — Не баламуть, палубный. Маги, они богами обласканы: от них свой дар получают.

На мою ладонь вновь легла плотная дерюжка. Ладонь щекотали ворсинки ткани, а Скелет поучал меня:

— Ты тряси мешок, пока в башке мыслишка не образуется — все, хватит трясти. А потом руку вовнутрь сунешь и тащи первую, в которую пальцы ткнутся. И Морскому Старцу молись…

Он меня наставлял, а я его и не слушал. Я видел четырехугольные кости внутри мешка: где какая лежит. Я ведь никогда в другие кости — игральные — не проигрываю, а если и проигрываю, то понарошку, потому что вижу все сквозь стакан, в котором их при игре встряхивают, а положить кости выигрышным числом вверх — это наука нехитрая. Я об этом никогда и никому не обмолвился: узнай кто, так со мной в кости играть перестанут, кому ж охота с деньгами за дешево расставаться. Меня и так везунком считают.