Наталья Якобсон - Император-дракон

-- Не ходите туда, - вдруг вцепился в мою руку назойливый провожатый.

-- Почему? - я обернулся и удивленно посмотрел на него. В душе шевельнулась надежда - давно позабытое, благословенное чувство. Может там она - моя призрачная скрипачка?

Но вместо стройного прозрачного силуэта, мимо нас со скрипкой подмышкой пронесся какой-то юноша, одетый во все черной и поспешно выскользнул за дверь, перед этим успев чуть не сбить с ног моего временно компаньона.

-- Очередной покупатель, у которого есть титул, но не хватает средств для покупки собственной резиденции, - самодовольно пояснил он, будто радуясь тому, что аристократ, как и любой смертный, тоже может опуститься до нищеты. - Ему очень хотелось купить поместье, поэтому я позволил ему иногда приходить сюда и играть на его ...скрипочке.

Паренек презрительно скривился, смотря на все еще распахнутую дверь, за которой скрылся так называемый неудачник.

-- А вы знаете, что неподалеку находится чертова мельница?

-- Прекратите ругаться, - оборвал его я. Порядком уже надоело слушать от сопровождающего всю дорогу, что каждая сторожка в округе имеет полное права именоваться "злачным местом". - Если верить вашим определениям относительно всего этого, - я обвел рукой просторный холл, - то дом со всеми угодьями не стоит и пары грошей.

-- Для пугливых людей - да, но для смельчака или музыканта, привыкшего к одиночеству, такое место приобретает особую цену, - он особо выделил музыканта, будто желая осторожно напомнить, что тот тоже был бы не прочь все это приобрести. Намек на возможную конкуренцию должен был подтолкнуть сомневающегося покупателя к быстрому принятию решения.

Если бы некогда роскошное поместье хоть немного было приведено в порядок, то потянуло бы тысяч на сто червонцев, но, учитывая плачевное состояние дома, я предложил только половину этой цены. Предложение было принято с восторгом. Не откладывая заключение сделки в долгий ящик, я вручил ловкому агенту сундучок с пятьюдесятью тысячами монет, забрал необходимые бумаги и стоя в пролете входных дверей, наблюдал, как непоседливый продавец с трудом утаскивает сундук, по дороге расточая в мой адрес наилучшие пожелания. Снежинки влетали в холл и оседали на пыльном ковре, промозглый ветер пронизывал до костей, но я следил за угловатой фигурой, постепенно исчезающей в гуще сильного снегопада.

Вряд ли кто-то бы осмелился купить поместье, овеянное дурной славой, даже за четверть назначенной цены. Живя при дворе, среди сплетен и суеверий, я привык к тому, что от того, кто всего лишь раз побывал в злачном месте, шарахаются, как от чумного. Однако щедрость я проявил не бескорыстно, будучи хозяином поместья мне было гораздо легче завоевать доверие графини и ее соседей.

Просьбу Франчески я не выполнил и явился так же неожиданно, как и в прошлый раз. Зачем мне было проходить в ворота, мимо выставленной охраны и пылающих факелов, которые легко могли высветить бледность кожи и тем самым натолкнуть простолюдинов на опасные предположения. Внезапно появившись на пороге бальной залы, прямо перед изумленным лакеем, я бросил ему свой плащ и смело двинулся к многолюдному собранию. Напольные канделябры и настенные бра давали слабое освещение. Я сразу выделил из толпы Франческу. Элегантно одетая и по-своему грациозная она резко отличалась от множества бесцветных, одноликих блондинок. В ней был свой шарм и немногие смогли бы под внешним лоском рассмотреть ее мрачный секрет. Сложная прическа из локонов и кос придала изящества ее гордо вздернутой головке. Длинные черные ресницы резко контрастировали с платиново-светлыми кудрями. Бардовый шелк платья был усыпан блестками, как цветок росой. Рядом с наряженной для бала дамой, фигура, затянутая в черный костюм выглядела, как тень.

Я остановился рядом с колонной и перехватил лукавый взгляд Винсента прежде, чем он коснулся губами руки графини. Как сильно он переменился. Даже на расстояние чувствовалось, что его окрыляют надежды, целый сонм восхитительных грез. От этого юное лицо с тонкими скулами и большими, выразительными глазами казалось похорошевшим и одухотворенным. Лишь изредка мрачные мысли хмурили гладкий лоб. Теперь Винсент говорил и действовал с чувством собственной значимости, хотя в его жестах сохранилась все та же ловкость и нагловатость. Одно ухо было проколото то ли на цыганский, то ли на разбойничий манер. Сережка с кроваво-красным рубином странно контрастировала с однотонной черной одеждой. Винсент выделялся на фоне безымянной толпы гостей, как вестник смерти.