Джоэл Розенберг - Огненный герцог

Придется нелегко, но Йен своего добьется: он будет вытаскивать детей из домов таких ублюдков, как Бенджамин Сильверстейн, и заставит мерзавцев платить публичным позором, а некоторых — и зелененькими. Лет через десять — самое большое, через двадцать, — услышав «У телефона Йен Сильверстейн», ублюдки сразу обделают штаны.

И если для этого необходимо, чтобы Йен Сильверстейн потратил годы на обучение юриспруденции, а потом на выплату долгов, значит, так тому и быть.

— Пожалуйста, присядь. Торри сказал, ты пьешь черный кофе, — произнесла Карин, возвращая Йена в настоящее и ставя тарелку с печеньем перед пустым местом.

Йен опустился на стул, чувствуя себя немытым свинарем рядом с этими чистыми людьми. Ха, у Торри и Мэгги волосы еще мокрые — они что, в душе устроились?

Йен глотнул кофе. Все в порядке, черный, хотя не такой крепкий, как можно было ожидать со слов Торри.

Йен решил, что в этом есть смысл — для них если пьешь кофе целый день, чашку за чашкой, лучше варить послабее, будь ты хоть трижды флегматичный норвежец. Сам Йен предпочел бы одну чашку, но крепкого и густого кофе, однако лучше уронить перед салютом на пол маску, чем нанести обиду хозяевам дома.

Карин села за стол напротив Йена, между сыном и мужем.

— Так какие у вас планы на эту неделю? — спросила она. Торри пожал плечами.

— Я думал, мы поболтаемся просто так. Пофехтуем, покатаемся верхом; съездим в гости: я покажу Йену и Мэгги, на что похожа ферма в Северной Дакоте. Я собирался заняться огороженной площадкой для езды, но, как видно, дядя Осия меня опередил.

— И возможно, у него получилось лучше, чем вышло бы у тебя.

У Йена заныл висок: он узнал этот тон, эту замаскированную угрозу, обещание…

Но Торри не думал напрягаться, он просто нахмурился, как хмурятся люди, когда они с чем-то не согласны — а не когда они соображают, в какой момент следует ждать очередной взбучки.

Йен спрятал руки под стол, крепко их сжав.

Расслабься, малыш, посоветовал он сам себе. У них все по-другому.

— Возможно, — произнес Торри не совсем довольным голосом.

Торсен-старший вскинул руку в знак протеста.

— Извини, сын. Я имел в виду другое. — Он ухмыльнулся. — Мало кто перещеголяет Осию по части ремесла.

Торри спокойно взглянул на отца.

— Ничего, пап. И ты прав, так что я займусь чисткой стойл, а Йену оставлю доить быка. — Торри пристально посмотрел на приятеля. — Ты вроде как сказал, что не возражаешь против работы по дому.

— Нисколько. Только эта работа не по мне, — ухмыльнулся Йен. — Я не особенно разбираюсь в сельском хозяйстве, но, насколько могу судить, вряд ли у вас есть бык, а если и есть, что-то мне не хочется его доить.

Все рассмеялись и не перестали смеяться, когда позади Йена заскрипела дверь.

— Осия! — Торри уже вскочил на ноги.

Йен обернулся и едва не упал со стула.

Торри кое о чем забыл упомянуть, повествуя о дяде Осии. И не «кое о чем», а много о чем. В первую очередь бросалось в глаза, что дядюшка был за шесть футов ростом [4], а его кожа была темной, что красное дерево.

— Ториан, — произнес он, отводя протянутую руку Торри и заключая вместо этого парня в объятия, — рад видеть тебя в добром здравии!

Что-то необычное слышалось в его голосе, какая-то приглушенная пронзительная нотка, которая странным образом напомнила Йену уханье совы. И еще дядя Осия говорил несколько неотчетливо, хотя и не как пьяный: Йен не почувствовал ни страха, ни гнева, слыша этот выговор.

Он был высокий и худой: можно подумать, человека нормального роста и телосложения взяли и вытянули на лишний фут. На эту же мысль наводило и длинное лицо с высокими скулами и удлиненным заостренным подбородком.

Улыбался он нешироко, но сердечно: из-под на удивление тонких губ показались белые, как сахар, зубы. Одет Осия был в местную униформу: клетчатую рубашку и джинсы, заправленные в поношенные, но чистые рабочие ботинки — однако почему-то казалось, что на нем костюм.

Йен несколько рассердился. У Торсенов водятся деньги, и нет ничего плохого в том, что с ними живет старый слуга — как нет ничего плохого в том, что этот слуга негр. Но, черт возьми, Торри, мог бы и предупредить об этом!

Пока Йен подымался на ноги, Мэгги уже встала и пожала руку Осии.

— Я Мэгги, — сказала она.

— Осия Линкольн, — представился тот и, прихрамывая, шагнул вперед.

— Йен Сильверстейн, — произнес Йен, пожимая руку Осии. Пальцы у того оказались очень тонкие и длинные, словно у пианиста, а пожатие было легким, но не слабым. Он как-то странно держал левую руку, прижимая ее к боку.