Майкл Роэн - Облачные замки

Он посмотрел куда-то мимо меня, как будто за пределы нашего крошечного пространства.

– Мы побывали там, где начинается бесконечность Края, в местах, о которых вы даже не подозреваете, – назовем их Правдой и Ложью, чтобы вы получили хоть малейшее представление о них. Горящее пламя, растущие деревья, цвета, вкусовые ощущения, запахи – всё на свете существует там само по себе; это абсолюты. Но даже они не знают, «почему» и «отчего» все происходит. Это за пределами понимания, за пределами Края, и то, что лежит там, скрыто. Лишь проникнув за пределы Спирали, за пределы ее Края, мы сможем найти какие-то ответы. Но дорогу за пределы невозможно найти там, она находится здесь, прямо здесь, в Сердцевине. И именно поэтому Брокен, Грааль, невидимые , все силы, которые поднялись отсюда, – сюда и возвращаются.

Он поднялся, я был не в силах остановить его. Но уже взявшись за дверную ручку, он помедлил и озадаченно почесал затылок.

– Послушайте, во время своих путешествий по Востоку вы случайно не слышали одной старой поговорки? Буддийской, тайской или какой-то еще. Не помню ее дословно, но что-то вроде этого: «Можно полететь к истине, как дракон по воздуху, или ползти к ней по грязи, словно червяк; но в конечном итоге – оба пути одинаковы».

Он задумался.

– Когда приблизишься к Краю, ты уже существовал так долго, прошел через столько испытаний, что забываешь все, что случилось с тобой, каким бы важным оно ни казалось. А когда возвращаешься оттуда, у тебя едва ли остается даже тень былой мечты. Ты не сможешь полагаться на то малое, что осталось, и не только потому, что воспоминания очень туманны и расплывчаты, но главным образом потому, что своим возвращением ты просто-напросто все меняешь, и, следует надеяться, меняешь к лучшему.

Я уставился на него, не в состоянии до конца уразуметь его слова, и он снова улыбнулся.

– Мы можем удерживать в памяти наши человеческие корни и тех людей, которыми мы когда-то были. Так, как вы, наверное, помните своего друга детства. Помните достаточно хорошо, но вы оба с той поры сильно изменились. Приятно увидеть его снова – и убедиться, что он был человеком, которым можно гордиться. – Тон его голоса слегка изменился. – И остался таким же. До свидания, Стив, мы встретимся снова. И довольно скоро.

Он тихонько отворил дверь и пропал. Сноп сияния за ним не мог проникать через окно в коридоре.

Я долго смотрел ему вслед. А затем, поскольку, как он сказал, у меня было предостаточно времени, я сел и стал читать. Иногда я подливал себе кофе и съедал очередное печенье. Но в конце концов, исполнившись сознанием чего-то, но только не времени, я встал из-за стола, но тут же вспомнил, что надо нажать кнопку переговорного устройства.

– Просто хотел сказать, что собираюсь вернуться.

– Очень хорошо, Стив, – ответил голос, и в нем послышался смех.

Это была не Клэр. Голос был похож на голос Элисон. Я сделал глубокий вдох и взялся за дверную ручку.

Никакого света не было. В руке моей была не дверная ручка, а гладкое древко копья, и я держал его высоко против стены дыма, поднимавшегося клубами, прорезываемого языками пламени и источавшего отвратительный запах. Вторая моя рука лежала на Граале. Боль ушла, усталость и ужас, которые я даже не успел заметить, испарились, как утомление от долгого рабочего дня под очищающей струей душа. Чистая горная речка прыгала и пузырилась по моим венам, конечности мои наполнила сила древних дубов и кленов, а тело мое было почвой, в которой они пустили свои корни. А над моей головой сверкало солнце Гейленталя. На мгновение я превратился в королевство Грааля, я был и каналом передачи, и представителем его власти. Благоговение снизошло на меня, и я ощутил его безвременную тяжесть и бушующую силу, от которой, казалось, сотрясается и колеблется копье в моей руке. Но оно принадлежало мне, и я махнул им широким открытым жестом, очертив над головой полукруг. От копья отделился свет, золотистый свет, который вспыхнул и засиял ослепительно ярко.

Свет запрыгал, заставляя заблестеть тусклые поверхности, а светлые превращая в жидкое расплавленное пламя. Свет дождем обрушился на поднятые к нему лица и излил на них свое тепло. Свет оградил их, словно защитный барьер, за которым мерк уродливый мир, оказавшийся вне его пределов. И все же он не оглушал и не слепил своей яркостью. Он проник в мою руку, превратив ее в жезл чистейшего стекла, простертый над расплавленным золотом. Кровь перестала течь, боль превратилась в мгновенное, разливающееся по всему телу облегчение, клетки принялись делиться с удвоенной скоростью, и изорванная плоть срасталась так, что на ней не оставалось даже шрамов. Я увидел, как Элисон, лежавшая на носилках из прутьев, внезапно напряглась от той резкой боли, что обычно следует за неожиданным улучшением состояния, но и эта боль тотчас отступила. У Молл, стоявшей рядом, волосы заструились в потоке невидимого глазу ветра, глаза загорелись, а сама она стала излучать серебристое сияние, как драгоценный камень, который поднесли к самому огню. Она превратилась в расплывчатый контур на фоне темноты, в фонтан огня: ее меч оставлял в воздухе длинный огненный хвост.