Майкл Роэн - В погоне за утром

Джип смеялся; я видел это, хотя и не слышал его. Клэр, пошатываясь, подошла к нам, осторожно выбирая дорогу по каменистой земле, и беспомощно повисла на наших плечах, согнувшись пополам от смеха. Пирс бросил окровавленный топор и гоготал до тех пор, пока его физиономия не побагровела, а с ним и все оставшиеся в живых члены команды – они насмешничали, показывали пальцами, гримасничали и делали грубые жесты в сторону дрожащей фигуры, прыгавшей перед нами то на одной ноге, то на другой. Хэндз-оружейник хихикал, показывал пальцем и плевался, и даже Ле Стриж, стоявший сложив руки на своем грязном пальто, улыбнулся ледяной улыбкой и фыркнул. Наконец, не ради того, чтобы напасть, а просто чтобы прогнать страшилище, я поднял головню и бросил в него. Она отскочила от черного черепа, издав всего лишь музыкальный звон, не причинив никакого вреда; но темная фигура в панике пронзительно заверещала и, развернувшись, помчалась прочь в темноту огромными прыжками длинных ног; она тут же совершенно растворилась в ночи, в моросящем дожде.

Наш смех преследовал ее, но в конце концов замер. Великое молчание воцарилось над этим полем с его ужасным урожаем сожженных тел, разбросанных повсюду, тлевших и начинавших дымиться, как только их касался мягкий дождь. Я медленно заткнул меч за пояс. Пнул ногой лежавшие вокруг бутылки с ромом, но большинство из них были разбиты или пролились. Джип поднял одну полную и даже неоткупоренную и протянул мне. Я посмотрел на молчаливые барабаны, лежавшие в развороченном туннеле, перевернутые и разбитые, с изрезанными расписными шкурами, и когда я направился к ним, я запутался в одеянии ярко-красного цвета, порванном и брошенном. Я поднял его, обернул вокруг плеча и завязал вокруг талии наподобие пояса. Рядом с барабанами я поднял ОГАН – железный гонг и молоток, которым в него били. Ударил однажды, просто ради эксперимента, выбивая более спокойный, веселый ритм, чем тот, что играли на нем прежде, а потом на минуту прервался, поднес к губам бутылку с ромом, вытащил зубами пробку и выплюнул ее на алтарь. Сделал огромный глоток и почувствовал, как сладкий ароматный огонь полился по моему горлу. Затем я сделал глубокий вдох и снова стал выбивать тот же ритм – и стал плясать, поднимая ноги. Танец воина, одновременно радостный и суровый, благородный танец. Я щелкнул пальцами, и гром выбил гулкий медленный раскат. Я повернулся к Молл, взял ее за руку, и она стала плясать со мной, и мы вместе закружились под стук дождя. Джип танцевал с Клэр, женщины и мужчины из экипажа – в одном качающемся ряду, и наши глаза смеялись, встречаясь друг с другом, в буйной радости освобождения. Во мне поднялась всеохватывающая радость, такое богатство чувств, какого я прежде никогда не испытывал. В этот час моего триумфа мир – даже более широкий мир, Спираль и все миры внутри ее – показался слишком маленьким для моих объятий, для огромной бесконечной любви, которую я мог дать. И пока гром и железо играли, мы медленно уплывали от этого места пустоты и разрушения к краю леса.

Штормовой ветер расшевелили зеленые листья, и они поплыли над нами, как знамена, и когда мы проходили под их сенью, я оглянулся – всего один раз – и, исполненный закованной в железо уверенности, выкрикнул приказ. Раньше, чем замерло первое эхо, вниз ударил голубой палец молнии – ударил раз, другой, третий в суровом ритме танца. Алтарь разлетелся на куски, белые камни упали, голая корона холма была очищена словно взрывом. Все еще танцуя и держа за руку Молл – она держала за руку Джипа, тот – Клэр, а Клэр сжимала руку Пирса – мы удалились, не прерывая танца, вниз в темнеющие джунгли, по направлению к морю.

Как долго мы танцевали под бой железа и треск в небесах – об этом я не имею ни малейшего понятия. Возможно, всю дорогу до берега, ибо когда первый серый вестник рассвета коснулся меня, я проснулся именно на песке – я лежал, положив голову на руки. Сначала я решил, что, должно быть, накануне я ел песок, поскольку казалось, что у меня весь рот забит им, тело придавлено к земле тяжелым весом, а в желудке – свинец. Я мог всего лишь пошевелиться, хотя и слышал рядом с собой голоса. Это разглагольствовал Стриж, как всегда, сардонически:

– Ты что, не узнал эту штуку? Ты меня удивляешь. Я его сразу узнал, и если бы даже не был уверен, достаточно было вспомнить стражей замка – фигуры в пальто и шляпах, зомби, крыс. Это был Барон Суббота, страж подземного мира, бог кладбищ – персонификация смерти. Это и был тот ЛОА, союзом с которым так гордился Дон-Педро.