Элеонора Раткевич: Время серебра

Дед был прав — старые земли и старые замки кроили своих новых обитателей на свой лад. Не на отца и мать были похожи младшие Бофорты, Берт и Бет, а на замок Эйнсли, которому их сердца принадлежали беззаветно, — ведь не заботами Джона и Элис, практически не вылезавших из столицы, Эйнсли выглядел таким ухоженным и веселым. Только тем брат и сестра и разнились с замком, что веселыми они не были. Какое там веселье — казалось, сам воздух в этой комнате потемнел и сгустился.

Темноволосый юноша, действительно почти еще мальчик, осторожно подносил ложку к полуоткрытым губам девушки в траурном покрывале.

— Умница, Бет, — тихим усталым голосом произнес юноша, когда содержимое ложки пролилось в рот. — А теперь глотни… пожалуйста…

Глаза девушки невидяще блестели; рот безотчетно сжался.

— Хорошо… — какой тихий измученный шепот, почти шелест. — Вот умница… а теперь еще… это поможет тебе заснуть…

Джеральд сделал шаг, и юноша обернулся. Темные его глаза при виде чужака блеснули гневом.

— Роберт! — возгласила леди Элис, все еще слегка задыхаясь: нелегкое это дело — гнаться за своим монархом, когда он не в духе. — Немедленно преклони колено и проси прощения у его величества за свою дерзость.

Берт шагнул навстречу Джеральду. Гонец ошибся — Роберт хромал еще очень сильно… или это усталость принудила юношу пошатнуться? Судя по его лицу, он не спит уже вторые сутки, а может, и больше. Неужели эта жеманная курица не видит, что ему трудно и больно идти? Как ей в голову пришло требовать, чтобы мальчик опустился на колено? О чем она вообще думает?

— Ваше Величество… — бесцветным от утомления голосом начал было Берт.

— Вот только, во имя Создателя, не надо ничего преклонять, — перебил его Джеральд. — И просить прощения тоже не надо. Просто не за что.

Берт благодарно улыбнулся кончиками губ — на большее у него явно не хватало сил.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — произнес он. — Бет… она и в самом деле очень плоха…

— Вижу, — односложно отозвался Джеральд.

— Притворство! — процедила вездесущая леди Элис. — Безобразное притворство, и ничего больше. Негодной девчонке хочется привлечь к себе внимание.

Берт, явно привычный к подобным нападкам, даже внимания на слова матери не обратил.

Что ж, каждый судит по себе. Вероятно, леди Элис было не впервой притворяться, чтобы привлечь к себе внимание. Джеральду внезапно захотелось придушить леди Элис — захотелось настолько остро, что он сжал кулаки, чтобы избавиться от наваждения. Когда дверь открылась, Берт стоял к нему спиной и не видел вошедшего — но Бет сидела к двери лицом, а между тем при виде незнакомца зрачки ее даже не дрогнули. Так не притворяются.

— Как долго это продолжается? — спросил Джеральд, кивнув в сторону Бет.

— Третий день, сир, — ответил Берт. — Вот как только мы узнали, что Джефрей де Ридо…

— Джей?! — ахнул король.

У него за спиной Лэннион застонал почти беззвучно и шепотом выругался — истово, словно молился.

— Вы его знали? — Берт так и подался вперед.

Джеральд хотел ответить, но внезапный сухой спазм перехватил горло.

— Да, — ответил вместо него Лэннион.

«Да»… до чего же простое слово! Разве вложишь в него веселый смех де Ридо, его ясные глаза, его всегдашнее неброское мужество и свежесть духа? Разве может оно вместить песенки, которые Ридо ухитрялся сочинять едва ли не по дюжине на день? Разве может оно передать, как все, кому посчастливилось узнать Джефрея де Ридо, любили его? Не иметь в двадцать три года ни одного врага — дело совершенно неслыханное… но сердце у де Ридо было золотое — разве можно не любить солнце, разве можно не улыбнуться ему в ответ? А натура у де Ридо была совершенно солнечной… какое же короткое слово — «да»… и ему, этому слову, не по силам объяснить, почему никто, никто, никогда не звал де Ридо Джефреем — все, и даже король, звали его только Джей, и никак иначе…

Джеральд безмолвно кивнул.

— Ваше Величество… — выдохнул Берт. — Гонец не сказал нам, как… я прошу вас… как погиб Джей?

— Доблестно, — хрипло ответил король.

И страшно.

Невыносимо страшно еще и потому, что невыносимо нелепо. Война пощадила Джея де Ридо, не оставив на его теле ни одной отметины. Его не пощадил мир. Первый день мира, купленного его кровью.

Джеральд попытался сглотнуть. Гонец недаром смолчал — как рассказать этому славному мальчику, какой смертью погиб его друг? Какие слова избрать, чтобы поведать о страшном дне, на который они с Гийомом де Троанном назначили подписание перемирия? Черный Волк не явился, известив в последний момент, что у него воспалилась недавняя рана, и прислал вместо себя своего единственного сына. Джеральд в байку о ране не поверил и на полпенни — у Черного Волка приключалось очередное острое воспаление хитрости всякий раз, когда ему подворачивалась возможность уступить дорогу молодому Гийомету. Воспитатели, с пеленок талдычившие младшему Гийому Троанну о том, что его долг ни в чем не посрамить своего великого отца, оказали юноше дурную услугу — смелый и умный Гийомет в присутствии отца положительно терялся. Троанн, как человек неглупый, не стал корить сына — попреки сделали бы ситуацию окончательно безвыходной. Он просто-напросто оказывался то и дело в самый ответственный момент болен либо в отлучке — и так до тех пор, покуда Черный Волчонок не станет ровней старому Волку. Гийомет должен был обрести уверенность в себе — такую, чтоб ей и отец был не помеха. Вне всяких сомнений, Троанн и не собирался подписывать перемирие лично.