Элеонора Раткевич - С чего начинаются сборники...

Ksania : Ну вот и я прочитала книгу и вернула себя из добровольного изгнания с форума.

Здорово, конечно, — кто бы сомневался!

Только мне ужасно жаль королеву — жену Джеральда. Это же ужас — прожить жизнь рядом с таким человеком, а сердце его навсегда отдано другой!

Ela : О чем и я тоже думала. И было мне наитие. И сочинился у меня в голове фанфик. Где данная проблема разрешена вполне себе гармонично. И лишь одно мне душу ковыряет — ведь если я его запишу и обнародую, все здешние любители несчастий в финале налетят и забьют меня тапочками во имя неприкосновенности Гаттиного сюжета.

Так что без спроса — ни-ни.

Алькор : Ну, если Гатти не возражает…. ТО С УДОВОЛЬСТВИЕМ ПОЧИТАЮ!!!

Gatty : Эла, я буду очень рада, ты не представляешь, как мне там всех жалко. Только почему фанфик? Просто еще что-то из истории новенького мира, которым был бы не прочь стать не только моим, но и чьим-нибудь еще.

Ksania : Уй-й, здорово-то как!

Kite : Правда, здорово! А то мало так, хочется еще. И хорошие концы — это замечательно! Мне тоже было королеву жалко… Тогда, может, Эла, еще напишете о том, как Эдмонд вернется к своим друзьям?

Ela : М-мм… считайте, уговорили. Сделаю. И пускай любители несчастных финалов и прочих душераздирательств не кидаются в меня тапочками (а если что, я за вас за всех спрячусь, вот!)!

Так с чего же все-таки все начиналось? С этого полушутливого разговора в сети? Ведь я никогда раньше не писала продолжений — а это удовольствие, на мой взгляд, сильно смахивает на пробежку по минному полю: попробуй сообрази, куда ступить, чтобы не взлететь на воздух в виде отдельных деталей! В своем мире хотя бы относительно знаешь, что и где расположено, а с героями можно так или иначе договориться — если они в хорошем расположении духа, а ты не предлагаешь им что-то такое, что идет вразрез с их характером. Но ведь даже свои персонажи горазды выкидывать с автором штуки, самовольничать и устраивать ему сюрпризы — оглянуться не успеешь, как кто-то женится, кто-то погибает, кто-то, вопреки твоему замыслу, остается в живых — даже свои!.. что уж тут говорить о чужих? В мир, созданный не тобой, входишь осторожно и держишься вежливо — как и подобает ГОСТЮ. Не ты возводил этот дом — тебя сюда пригласили… так и нечего переставлять мебель, ломать перегородки, закладывать старые окна и прорезать новые.

Но ведь именно это мне и предстояло сделать — и ведь никто за язык не тянул, сама напросилась!

И где пролегает та грань, когда деликатность становится неспособностью? И другая — та, за которой пребывание в чужом тексте переходит в откровенное хамство? Где черта, отделяющая интерпретацию от отсебятины?

Как ни странно, мне помогли вовсе не писательские навыки — навыка работы в чужих мирах у меня не было — а… актерские, из времен художественной самодеятельности. Актер — не писатель, выдумывать он может только в заданных границах: есть у тебя авторский текст, и никуда ты от него не денешься. И мир не ты придумал, и героя, которого играешь, не ты сочинил — и ты не вправе пересобачивать их, как твоей душеньке угодно. Но вложить в героя всю свою душу ты вправе — более того, обязан. Только тогда он будет жить. Так может быть… может быть, история, которую я так весело взялась продолжить, это… это просто — сцена? Декорации выставлены, эпоха обозначена, роль написана — и я просто-напросто снова выхожу из левой кулисы, чтобы в рамках, установленных не мной, этот мир смог жить еще раз — только теперь уже моим дыханием?

Не знаю, насколько мне это удалось — но, во всяком случае, я старалась. В конце концов, посвящение к «Crataegus sanguinea» было проставлено в день моего рождения — вроде как подарок, верно? А подарок на день рождения — он ведь твой, и с ним можно делать что заблагорассудится — даже продолжение к нему написать?

Так с чего же все начиналось — с подарка на день рождения и разговора в сети? Или еще прежде этого разговора — с моей сумасшедшей… нет, даже не веры — уверенности в том, что Эдмонд, считая свою грядущую вторую смерть последней и окончательной, ошибся. Он так любил эту землю, он отдал ей себя целиком, без изъятия — дважды! — так неужели же эта земля его отпустит? И разве Эдмонд из тех, кто может позволить себе бросить то, что любит? Нет уж — такой, как Эдмонд, из любого рая сбежит, лишь бы помочь и спасти! Ни он Олбарию оставить не может, ни она — его. Какая там окончательная смерть — да получаса не прошло, как он догнал Дженни! В чем-чем, а в этом я была уверена неколебимо.