Джон Норман - Побратимы Гора

— А она довольно хороша, как рабыня, — заметил Кувигнака.

— Да, — согласился я.

— Она ведь никогда этому не обучалась, не так ли? — спросил парень.

— Понятия не имею, — ответил я.

Честно говоря, я сомневался, что дебютантки от высшего общества могли бы попросить обучить их и танцам страсти рабынь.

— Это заложено в женщине, — предположил Кувигнака.

— Мне тоже так кажется, — согласился я с моим юным другом.

Это казалось мне более чем вероятным по многим причинам, имеющим отношение к сексуальной селекции, в частности такие способности, по крайней мере, в открытых сообществах, могут быть генетически закодированы. Способности эти могут быть культивированы, так же, как такие свойства как цвет волос и глаз. Это очевидно из данных этологии — науки о поведении людей и животных. Приобретение женщиной навыков эротического танца, кстати, так же, как и лингвистические навыки ребенка, представляет собой необычайно крутой график обучения. Это означает, что зачатки способностей к такому танцу, готовность к этому, как и способность к быстрому и эффективному овладению языком у детей, генетически закодированы. Пол и природа человека, вовсе не должны противоречить биологии.

— Превосходно, — выдохнул Кувигнака.

— Да, — подтвердил я.

Виньела беспомощно и возбуждённо, своим танцем, показывала почтение к большому шесту, бывшему символом, её владельцев — мужчин.

— Смотри, — сказал Кувигнака.

— Да, — восхитился я, — Да!

Теперь-то я отлично понимал, почему свободных женщин нельзя было допускать к подобному представлению — танцу рабыни. Насколько ужаснуло бы, насколько шокировало бы их оно. Пусть уж лучше, они не знают, что подобное вообще может существовать. Пусть уж, такие танцы, такие зрелища останутся маленькой тайной между Господином и его рабыней. Как же разъярены, как разгневаны, были бы свободные гореанки, увидев, насколько прекрасна, насколько возбуждающе желанна, может быть другая женщина, в тысячи раз прекраснее и желаннее, чем все они вместе взятые. Ну как они могли бы конкурировать с ней, с той, кто была ничем, презренной рабыней, с той, кем действительно владеют, и кто принадлежит мужчинам без каких-либо прав и компромиссов?

Я наслаждался танцем Виньелы.

Несложно было заметить, с какой почти безумной злобой свободные женщины ревновали к рабыням, и как они необузданно и глубоко ненавидели их. Надо ли удивляться, насколько рабыни, беспомощные в своих ошейниках, боялись и страшились свободных женщин.

— Рабыня танцует просто замечательно, — признал Кувигнака.

— Да, бесподобно.

Конечно, с точки зрения дикарей, Виньела своим танцем, выражала не только личное рабство, в котором, без сомнения, она находилась, но символизм танца, его смысл, в том, что женщины врагов были не более, чем рабынями Кайил. Впрочем, я не сомневался, что у Пересмешников, Жёлтых Ножей, и других народов, точно также, могли быть подобные церемонии, на которых, так или иначе, могла присутствовать подобная танцовщица, с той лишь разницей, что она была бы женщиной другого народа, не исключено даже, что и девушкой похищенной из племени Кайил. Что до меня, то я видел символичность танца Виньелы, в образе намного более глубоком, чем просто национальные особенности. Я видел символичность, являющуюся, одной из самых глубоких и всеобъемлющих тем природы господства и подчинения. Как мне показалось в танце Виньелы, проявлялась слава жизни и естественный порядок природы. Она танцем показывала своё подчинение могуществу мужчин и исполнение требований её собственной женственности. Она танцевала свое желание принадлежать, чувствовать страсть, отдаваться мужчине, свою безоговорочную капитуляцию перед его властью, свою жажду служить, любить и быть любимой.

— Это — Кайила! — скандировали мужчины.

— Это — Кайила! — во весь голос кричала Кувигнака.

Наконец, тяжело дышавшую от напряжения танца и возбуждения Виньелу оттянули назад, к основанию шеста, лежавшему на козлах, и там поставили на колени. Двое мужчин, натянули сыромятные верёвки, привязанные к шее девушки, и поставили на них ноги, вынуждая девушку склонить голову. Затем дикари усилили нажим на верёвки, и вынудили Виньелу опустить её голову в грязь перед шестом. Я не думаю, что Виньела сама желала поднять голову, но теперь у неё это не получилось бы, даже если бы она сильно захотела. Её шея надёжно удерживалась в заданном положении. И как мне кажется, это было именно то, чего она жаждала. Это было то, что она предпочла для себя, принадлежать, служить и быть лишенной выбора.