Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

— А ко мне-то зачем пришел?

— Проведать. И предупредить: если появится тот, сразу ко мне. Я тебя не прошу и не приказываю даже — просто надо так сделать.

— Тот придет не ко мне. Это вам надо его ждать, у себя, в потайных берлогах. Один раз он к вам уже приходил…

— Ну это — когда было… Мы ждем. Но тебя я предупредил.

— Тебя Даэмон послал? Где он?

— Ты высокого о себе мнения. Меня послал я сам, и то для тебя — большая честь. После всего, что я от тебя услышал.

— Елизарий, кончай валять дурака. Я же тебя знаю прекрасно, ты — пошляк, падкий на все эти дела. Ты «Агату Кристи» слушал. Ты мне тут архонта не изображай.

— Глупо. Все глупо, что говоришь. Сегодня еще можно смеяться, завтра… завтра уже не смешно будет.

— Репертуар Сильвера, Елизарий. Читал «Остров сокровищ»: те из вас, кто смеются сегодня, завтра позавидуют мертвым?

— Сильвера, хоть мыши иерихонской. Плевал я на твой репертуар. Я нынче чувак серьезный, с пистолетом хожу (он именно так и произнес — с ударением на «о»).

Вид Елизария был безумный и беспомощный. Если такой орудует у него над тысячей, дела Даэмона плачевны. Он сам может и умеет столы в воздухе вертеть, но вот ребята его — явные недоноски.

— И о чем ты думаешь, тоже знаю.

— Неужто? Сам научил?

— Опять ха-ха? Зачем?

— Ты сам понимаешь, что выглядишь смешно.

Елизарий устал от меня. Он поднялся быстро, как воздушный шар, и направился к дверям. Там обернулся и попытался исправить положение, напоминающее падающее:

— Я тебе все сказал. Он покрывает плащом: так и ты, смейся и издевайся, но ты — под Его защитой. Знай это. И благородный обязан ответить, так что не сиди себе обзервером. Презерватив нерешительный! Чао.

Он удалялся. Его шаги звучали приближением рассвета.

Мы подошли с сотней верных, что увязались за мной под обстрел, к маленькой часовне. Оттуда вышел старый дед, удивленно взирающий на солнце. На солнце и на силуэт в темно-зеленом плаще прямо по линии света. Я, должно быть, зловеще получился; потом махнул своим рукой, они и удалились в кусты.

Медленными шагами я приближался к церковному человеку.

— Кто ты? — спросил он. Плащ мой подобно парусу вдохнул воздуха и опал.

— Надо ли объяснять? Церковный муж, говорили мне, мудр и видит.

— Вижу, — сказал он, — и вижу, ты пришел ко мне не с добром.

— Неправда. Ничего я против тебя не держу, недоумеваю только на вас на всех.

— Я видел тебя во сне. И голос сказал мне: не бойся его, он лишь полуночный мрак, что пройдет неслышно. Да, да, на землю опускается тень ночи, он идет. Но он пройдет мимо тебя. Ибо блажен, кто увидал лик Дьявола. Значит, скоро тому пасть.

— Мне — пасть? Почтенный, я совсем и не думал куда-то запрыгивать. Я очень даже внизу, ползаю тут по вашим лесам, обхожу охотников, что ищут моих следов — небывало настойчиво, заметим. Падать мне никак не след, и некуда.

— Не глумись. Зачем ты пришел ко мне?

— Сказывают, ты человек святой.

— Ты пришел ко мне — значит, это так.

— Почтенный, а от кого твоя власть говорить так громко? Я недоумеваю…

— От кого может быть власть? Господь дает мне испытание, в нем мне и сила.

— Error, как говорит иногда компьютер. Это неверно. Власть дает иллюзия, будто чувствуешь звезду в руках. Так обретаешь невидимое в сердце по истине. Это ведомо даже маленьким моим ученикам, и никакой бог здесь не при чем. Вообрази только, как говорил покойный Джон Леннон, когда еще был живым. Я-то знаю, от кого твоя власть — настолько большая, что и богу твоему липовому не снилась. Власть, которую признаю даже я. Потому я пришел к тебе. Ты не боишься, и это славно, не гонишь меня, и это славно вдвойне. Поэтому я буду говорить с тобой.

Старик был теперь совсем рядом и я поклонился, как приличествует гостю.

— Хочешь, расскажу, откуда твоя сила? Не поверишь — знаю. Просто любопытно ведь будет, тем более тож сны всякие смотришь…

Он не ответил.

— Это место — священное, сумрачный мой. Здесь издревле был храм, когда ни о христианствах, ни о дьяволах еще не слыхали. И ты — часть его силы, ведь те, кто ставили здесь часовню, наитием были ведомы, не иначе. И служишь ты в этом храме не тому, кому думаешь.

— Ты хочешь сказать — тебе?

— О нет, — я опустился на деревянную скамейку, приглашая его сесть рядом, — богам древним и расчудесным. Мне остается только преклонить голову и мечтать увидеть такую красоту хоть во сне. Впрочем, вру: я ее видел. Но что тебе с того?