Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

— Только не думай, будто я на помеле прилетела, — сказала она, пытаясь отдышаться, словно долго бежала, — я просто хорошо лазаю по деревьям и стенам, оказывается. Правда… — она посмотрела на руки, ободранные в кровь. Станислав молча встал и подошел к окну. Его ночная гостья не шелохнулась, оставаясь безмятежно на узком подоконнике. Девушка ночью в доме незнакомого мужчины, особенно если ведьма, да к тому же через окно…

— Представляться я не буду, — сказала она, помолчав, — ты меня и так знаешь. Сегодня пан Станислав имел неосторожность прогуливаться рядом с холмами духов, и духи выдали его нам. Лунный свет попал в окно, как в сеть. Станислав увидел, она улыбнулась:

— Такие гуляния — не от ума. И то, что будет дальше — тоже. Он молчал в ответ, тихо сходя с ума. А Марина говорила очень медленно, и еще медленнее понимал он, что происходит. Неладное. Но неотвратимое.

— Вот нож, — она показала ему острый клинок отменной работы, видно привозной, — возьми его и обещай мне делать все, что я скажу. Душа его онемела, но любовь вложила в уста новые слова:

— Да, я клянусь тебе. Он медленно взял протянутый клинок.

— Завтра в церкви, — сказала она тогда, — ты встанешь на обедне рядом с вашим епископом — насколько можешь, рядом. После же убьешь его. А потом убей всякого, кто посмеет поднять руку на моего посланца. Но не тронь никого, кто отшатнется, ведь не тебя устрашатся они — гнева. Станислав склонил перед ней голову, обрекая себя на огненное проклятие. Он спросил разрешения поцеловать ее раненые ладони, чтобы верность его облегчила ее боль.

— Лучше тогда исполни мою просьбу, — сказала Марина, — мне очень больно от того, что ты убил тех, кто был мне так дорог… Она не разрешила, но и не запретила. И Станислав решился все же прикоснуться к ней и сделал это. Она не ответила, не протестовала. Верно, думалось ей о своем, а рыцарь, так низко павший у ее ног, был на самом деле далеко далеко от нее. Он предложил ей свое сердце в обмен на ее благосклонность, ибо не представлял себе больше жизни без ее глаз.

— Ты идешь на опасное дело, — сказала Марина, — не будь так уверен, что тебе предстоит жить. Тогда он предложил ей спасти и ее, и ее братьев по вере — он знал, что их ищут и опасность угрожает им. Марина тихо кивнула ему, соглашаясь, если все пройдет удачно, встретиться на углу двух старых улиц, им одним известном, чтобы он увез ее в Могилев, и дальше — в родную Варшаву… Он словно горел в бреду, даже не заметил, как она ушла. А его сморил тягостный сон без снов…

Наутро Станислав спрятал острый кинжал так, чтобы не вызвать подозрений и отправился в церковь на праздничную службу. На то были свои поводы, и немало. Успех в последние месяцы неизменно сопутствовал польскому оружию, противящиеся трону были повергнуты в уныние, и даже борьба с врагами веры христовой принесла неожиданный в этой глуши успех. Он узнал, что назавтра ему предстоит покидать город и ехать во Францию, и сам не заметил, как улыбнулся улыбкой, так напоминающей улыбку Марины — ведь знал, что не предстоит. Но он старался казаться спокойным, что мало ему удавалось. Просто никто не обратил внимания на его внезапную бледность и безумие его проклятых очей. А он подошел ближе, нервно сжав пальцами рукоятку кинжала, прикидывая, как легче будет нанести удар. И когда служба уже заканчивалась, он решился. Вернее просто некая сила выхватила его из рядов воинов, почтительно склонившихся перед алтарем… Он схватил нож и ударил его святейшество в сердце, посреди храма. Он ждал, что небеса разверзнутся. Ему было все равно. Но ничего такого не произошло. Народ в ужасе бросился в стороны, и только два шляхтича, его большие друзья, выхватили мечи и бросились на него. Станислав не был вооружен, но были с ним любовь и безумие. Одного он свалил сильным ударом, другого ударил в плечо ножом, и тот с криком упал. Тогда Станиславу удалось, пользуясь их замешательством и ужасом, выбежать из церкви. Там ждал его вороной, который помчал его на тот заветный перекресток, где он ждал увидеть Марину и спасти ее. Она была там. На грязной мостовой, рядом с одним из тех, кто раньше был с ней в лесу. Даже дымок еще вился из красивого ствола пистолета в руках графа Пшекруя Кранского, выстрелившего в нее секундой раньше. И Марина была мертва, так лежала она прелестная и одинокая на мостовой. И не быть ей никогда ни взрослой, ни старой — а лететь белокурым ангелом над землей. Граф Пшекруй радостно обернулся к пану Станиславу, приветствуя благородного сородича. А тот учтиво поклонился в ответ и пустил коня аллюром навстречу графу. Станислав улыбался, не выдавая чувств — их невозможно было выдать. Подъехав к Пшекрую, он выхватил окровавленный нож… Марина научила его быть спокойным и печальным.