Сергей Дунаев
Приговоренный к жизни
Милый друг, я один и не жду ожиданья
Черной лампой без сна без тебя освещен
Ты возможно хотела иного признанья
Не жалей обо мне, я ведь только твой сон
Вот погасли огни, замолчали трамваи
Далеко покатилась по небу луна
В добрый путь; а что будет со мною — не знаю
Но едва ли тобой я напьюсь допьяна
Никаких состраданий — ни лживых, ни верных
Это было бы против моей же игры
Никогда я не стану безумной вселенной
Добавлять глупых слов.
Будь такой же и ты.
Нам бессмысленны фразы… но только молчанье
И видение с неба вздохнет мне в окно
Чья вина, что оно оказалось печальным
Оно плакало… Но в том не будет никто
Виноват. Нет, не ты… Это лишь ностальгия
Что случилось — неверно считать за судьбу
Все могло быть иначе, но это Россия
Здесь случается то, что желанно Ему
Молодая любовь утонула на взморье
И никто не увидел, никто не пришел
Прошепчи ей «good bye», невеликое горе
Мне она не важней, чем обеденный стол
Сигарета погасла. Как ты — изменила…
Я спущусь в магазин и еще принесу
Мне осталось назвать тебя «все-таки милой…»
Я не плачу, но слезы текут по лицу
…я иду в темном доме, на лестнице — тени
Я хозяин им всем, что летят из окон
Ты ждала, что я буду смятен и потерян?
Ты была неправа, это только твой сон
1. ОТРАЖЕНИЕ НА ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЕ СТЕКЛА
— Любовь — она как одно мгновение между «я хочу тебя…» и ее ответом. Любым ее ответом… Если «да» — то чего еще? «Нет»… — значит, только мучаться головной болью и курить. Но, по-любому, дальше уже не любовь. Интерес быстро проходит, когда становится скучно, и я уже не знаю, чего мне надо…
— Ты так циничен, брат мой?
— А ты так наивен? Ветер бросил листья нам в лицо. Осеннее небо, перелетные птицы, тоска за облаками… Мне показалось, что Даэмон отвлекся от своих многоумных рассуждений и воззрился на Ратушную площадь, где мы и сидели с ним уже битый час. Было скучно и оттого мы просто говорили. Ни о чем, о любви… Просто чтобы занять время, нет, не больше. Этот хренов продюсер, как, мнится мне, совершенно верно назвал его Даэмон, и не думал появляться, а мы провели в Таллинне уже половину дня.
— Он, хрен собачий, и не придет, — резюмировал Даэмон, выпуская клубы дыма сигарет «Парламент». Так, словно было ему все равно. Сорваться из Москвы неведомо куда, отменить съемки, а мне еще и спектакль, потратить деньги на билеты, на гостиницу, на все прочее убожество…
— Пошли гулять, — сказал он, вставая, — мне надоело.
— А если все же придет? — спросил я безо всякой надежды.
— Видеть его не хочу, — потянулся Даэмон за новой сигаретой. Мы отправились гулять по древним камням Рявяла, по его любимой Пикк Ялг. Даэмон знал этот город и хранил где-то на его бесконечных перекрестках что-то непонятное мне, но ему родное. Он был мне хорошим проводником. К вечеру моя досада оставила меня, я рад был тому, что все же выбрался в Таллинн, пусть так бездарно. Зато когда еще можно спокойно и безмятежно погулять…
— Что ты предполагаешь на вечер? Он не сразу ответил. Впервые я подумал, что навязываюсь ему в спутники теперь уж точно безо всякого на то основания. Но Даэмон не собирался бросать меня одного в незнакомом городе:
— Пойдем на Раннамяэ в один ресторан. У меня там… в общем, давняя история. Я не расспрашивал его, но видел, он заметно погрустнел и почти не говорил ничего всю дорогу. Меж тем хотелось уже и есть, оттого идея посетить подобное заведение казалась мне как нельзя более уместной. Если вы бывали в Таллинне осенью, вы, должно быть, помните прощальное великолепие его золотистой листвы, колокольный бой его каменного сердца, его небольшие улицы, наклоненные к небу, его пронзительные готические шпили, его вечернее дыхание в унисон с каким-то едва слышимым… И море, серое и безбрежное, безнадежный поцелуй под туманом холодного балтийского неба, птичьи стаи, потерянные в этом небе навсегда… Даэмон мог ходить здесь с завязанными глазами и бесконечно. Он, казалось, не обращал внимания на дорогу. Я спросил его, как долго он планирует задержаться и есть ли смысл искать того продюсера с труднопроизносимой эстонской фамилией. «Завтра я уеду, наверное…» — вздохнул он, и ничего больше не сказал. Место, куда он привел меня, оказалось маленьким кафе. Народу здесь было совсем немного и оттого стало пронзительно тоскливо, спутник, утром развлекавший меня своей циничной болтовней, совершенно замкнулся и только иногда поднимал глаза к потолку, пытаясь сделать так, чтобы слезы его закатились обратно. Мне было неудобно смотреть, как он плачет, я постарался уйти, сказав, что погуляю, а вечером приду в гостиницу, но он опередил меня:
Читать дальше