Антон Карелин - Дорога камней

Личный адъютант Диктатора, пухлощёкий, среднего возраста, взволнованный и вспотевший человек по имени, кажется, Томас, выдохнул в момент подписания и никак, уже несколько ударов сердца, не мог вдохнуть; лицо его посерело от переносимого волнения.

Один из сопровождавших Элдора Бринака шагнул к Диктатору, склоненно принимая свиток в чёрный кожаный переплёт, закрывая его, предварительно расправив подписанное Отречение, и тотчас же безмолвно отступая назад.

— Б-благодарю вас... — с трудом переведя дух, юноша склонился, снятой шляпой касаясь пола, затем распрямился — кровь стремительно отлила от его и без того не в меру бледного лица — и добавил: — Вы поступили благородно, мой господин * все поймут и ославят это!..

В его словах была искренняя вера в сказанное. Старик бесстрастно отвернулся от юноши, лишь бросив на него краткий, ничего не выражающий взгляд. Затем опёрся на мгновенно подставленную руку секретаря и, не глядя на посланника Совета, направился к выходу.

В приёмном зале стояла гробовая, тяжёлая тишина.

У самого выхода Гиллар остановился, исподлобья глядя на генералов Финнегана, Виссенара и Дарса, седая, чёрная и темно-каштановая головы которых оставались непокрытыми до сих пор, — как у охранников, сопровождающих или слуг.

Мгновение он смотрел на них, взглядом не пытаясь сказать ничего, не выражая даже серой усталости, владеющей всем его существом.

В следующий миг три генерала — и наследник рода Амато, и выходцы из простых солдат — чётко, синхронно поклонились ему... Устав запрещал отдать честь гражданскому лицу.

Старик опустил глаза и вместе с адъютантом вышел в полумрак коридора.

Сумрак комнаты распался на череду светлеющих теней: входящие широко распахнули высокую двустворчатую дверь.

— Финнеган Лапрад! — холодно и чётко произнёс капитан двойной кварты внутреннего подразделения гвардии столицы, пришедшей за командующим второго северо-восточного блока войск, рапортуя впечатанные ночным инструктажем слова. — Согласно приказу специальной комиссии Высшего Совета вы арестованы и обвиняетесь в преступном злоупотреблении властью. Сдайте оружие, документы и кольцо, следуйте за нами.

Седоволосый генерал встал с аккуратной, непотревоженной постели, протянул капитану тёмный матерчатый пакет, в петле которого болталась крупная золотая печатка, и, сложив руки за спиной, молча кивнул. Краем уха он слышал, как судорожно плачет за тонкими створками внутренней двери жена.

Гвардеец справа, приняв вещи Лапрада, передал их одному из невидимых магов, присутствовавших при аресте и готовых к боевому вмешательству в любой момент; тот принял его, и пакет растворился в воздухе, уйдя под защиту магического покрова.

— Идёмте, — бросил капитан.

«...И потому, согласно всем вышеперечисленным причинам, настоятельно прошу Вас освободить меня от занимаемой должности старшего коморного третьего, четвёртого и пятого северо-западных блоков войск, перевести на менее ответственную и тяжёлую работу. С возможным выходом в отставку в течение ближайших двух-трёх лет».

Пишущий на мгновение замер, перечитав начерченные слова, затем отложил перо и посыпал блестящие строки тонким, похожим на пыль песком. Твёрдое, мрачное, осунувшееся лицо его не выражало ничего. Собственно, нечего было выражать. На столе, небрежно брошенные, лежали нераспечатанные прошения от представителей Гильдий, аристократии и других сторон, заинтересованных в скорейшем решении того или иного спора, череду из сотен которых он всю свою жизнь решал. Исписанным листкам не суждено было увидеть свет его ламп.

Впервые в жизни он, со всей своей властью, со всеми своими связями не мог сделать ничего, и отступление, вынужденная жертва, передача обязанностей и прав была призвана, чтобы выиграть время для других.

Но слишком мало было тех, кто после Отречения мог бы защитить его и таких же, как он. Неугодных Совету. Не в меру преданных старому порядку, а потому не вошедших в грядущую жизнь.

Бороться с этим было бессмысленно, потому что в борьбе с огромным, властным сообществом человеку невозможно победить. Следовало отказаться от главного, послушно и мирно передать полномочия и возможности в руки тех, кто все реальнее, все жёстче и быстрее приходит к власти. Следовало уйти на покой, чтобы сохранить хотя бы спокойную старость, покой и жизнь внуков и детей. Чувствам в данный момент было совсем не место.

Старший коморный вновь взялся сухими, короткими и толстыми пальцами за тонкое, светлое в крапинку, гладкое перо. Помолчал немного, пребывая в привычном, деловом сосредоточении, сопровождавшем любой из его трудов, — когда единственным из звуков, окружавших его, был трепетный свист грузного дыхания, — и вывел последние строки своего последнего прошения.