Антон Карелин - Дорога камней

Вдохновлённая, движимая истинной страстью, она была необыкновенно красива — и яростна.

— Во что превратимся мы? — повторила она, повышая и без того резкий тон. — Огромное государство, надгосударственная система, уникальная, единственная, всеобщая?! Колосс, за два столетия сгнивший со всех сторон и трухлявый изнутри?.. Светлая идея, чёртова легенда, великая сказка, чистый вымысел, банальный миф, грандиозный обман?! — пылающим взглядом она буравила седой, узкий затылок старика, но он не отвечал, не реагировал никак, и искренняя внутренняя ярость постепенно сменялась в её лице глубокой, более спокойной досадой.

— Империя падёт, — переводя дух, сама себе ответила Катарина, зная, что Диктатор продолжит молчать. — Система рухнет сама в себя. Обезглавленная вашим уходом, с сердцем, покинувшим её уже пятилетие назад, с руками и ногами, рвущимися на свободу, в разные стороны, — лопнет, как пузырь, каким и будет являться без вас с отцом, без институтов, замков и цепей, которые представляет каждый из вас. Скелет разломится на несколько частей, печень и селезёнка вывалятся на траву и снег, покатятся по городам и селениям, кровь затопит весь континент, — вы же не рассчитываете на то, что все друг с другом не передерутся?.. Погибнут десятки тысяч, десятки... — Принцесса замолчала, отвернувшись от Диктатора и рассматривая батальную картину на стене.

Там несущиеся во весь опор бесконечные конные ряды сталкивались с широко торчащей стальной щетиной, выраставшей словно из-под земли. И повсюду, от горизонта до горизонта, над растоптанной землёй и полуобглоданным лесом пылало радужное сияние рассеивающей ауры Конклава. Высшей антимагии, которая перевела войну Седьмого Нашествия в руки полководцев и солдат. В худые руки тридцативосьмилетнего Диктатора.

Катарина коснулась языком горячей, сухой губы. Глубоко вздохнула. На бесконечно краткое мгновение ей послышались яростные, отчаянные крики, звон сталкивающейся стали и скрежет, скрежет, смертоносный вой сминаемых войск...

— Конечно, — через пару секунд более сдержанно продолжила она, — покой в конце концов установится. Система правления сменится, разбушевавшиеся реки вернутся в предназначенное русло... Но вместо Империи на месте Дэртара будет королевство. Или княжество. А вокруг него — множество других, таких же. Алчущих крови друг друга. На долгие десятилетия или даже века, пока ценой ещё большей крови кому-то снова не удастся объединить их в одно.

Принцесса снова резко повернулась к нему, устремляя в сторону Старика взгляд, способный бросить в дрожь почти любого.

— Вам нравится подобная перспектива? — почти выкрикнула она. — Неминуемая с момента вашего ухода?.. Нравится?!.

Слова Инфанты повисли в воздухе без ответа. В тишине, пронизывающей широкий, светлый кабинет с высоким куполом-потолком, каждый ощутил досаду, стекающую с её покатых плеч.

Досада Её Высочества происходила в основном из-за того, что все её очарование, вся убедительность и весь рассудочно-чувственный пыл слово за словом уходили в никуда. Старик так ни разу и не повернулся к ней лицом, сразу же после приветствия отступив к окну. Спина его живописала лишь молчание и вместе с тем смертельную усталость.

Катарина хорошо понимала, что это значит.

Он, несмотря ни на что, все же был мужчиной, и так же, как остальные, не мог не поддаться очарованию её сверкающих глаз, алеющих щёк, вздымающейся груди. Одухотворённости и сокрушающей силе, пылающей в ней. Природа была сильнее него, сильнее любого из них.

Мужчины, сильные мужчины никогда не могли устоять перед женственно-слабой Катариной, которая была сталью против железа любого из них; их собранность и воля улетучивались, развеянные очарованием светлого чуда с ураганом внутри, смытые валом искренней, неожиданно глубокой страсти, пронизывающей незабываемую, величественную стройность, нежность и красоту. Старик чувствовал то же самое. У него не было сил бороться с прекраснейшей из женщин мира.

А значит, не желая подвергать себя искушению всмотреться в её образ и увидеть там неисполнимую, умертвляю- щую своей недоступностью мечту, он предпочёл отвернуться и замереть, вслушиваясь в её слова, чтобы услышать и надлежащим образом ответить на них. Он тщательно спрятался от её горящей, пенящейся искренности плотной завесой усталости, старости и безразличия. И вся её страсть производила на его худую, кривоватую спину впечатление не большее, чем ярость котёнка на утомлённого, засыпающего пса.