Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)

— Если он собирается это сделать, я хочу, чтобы это случилось побыстрее. Лучше покончить со мной сразу, чем бесконечно ждать и ждать смертельного удара. Может быть, он надеется, что скука убьет меня… или я сам прикончу экс-лейтенанта Сеануса.

— Что? Нашего храброго, умного, красивого Сеана?

— Голыми руками, — сказал Костис. — Если он еще раз ткнет царя носом в мою тусклую пряжку или нетуго затянутый ремень, я воткну ему большие пальцы в глазницы и не посмотрю, какой он красивый и умный.

Арис усмехнулся.

— Осторожно… не забывай, что он наш кумир.

Сеанус был богат и влиятелен, а также весьма щедр. Еще в бытность гвардейским лейтенантом, он вызывал восхищение и зависть у большинства телохранителей.

Костис поднял голову, чтобы допить остатки вина из кружки, зажатой в свисающей с кровати руке. Когда вино было выпито, он опустил руку и поставил кружку на пол.

— Он забавный, — признал Костис. — Он умеет заставить смеяться до боли в животе.

Вдруг он зевнул и потер лицо тыльной стороной ладони, потом запустил пальцы в волосы и потянул пряди так, что брови поползли наверх. Боги, как он устал.

— Но под шутками, насмешками и розыгрышами у него нет ничего, кроме… злобы. Существует ли что-нибудь, над чем он не готов потешаться?

Костис посмотрел на Ариса.

— Тебе так не кажется? — спросил он.

— Я восхищался им, — сказал Арис. — Я никогда ему не нравился. — Арис пожал плечами. — Может быть, я просто считал его «кислым виноградом»? Я уверен, что он никогда не любил меня.

— Для меня этот виноград тоже слишком зелен, — подвел итог Костис. — Для меня, для тебя и для царя.

Арис пошевелил бровями, давая понять, что оценил изысканное общество, в котором оказался. Костис улыбнулся.

— Ты и должен был восхищаться им. Сеанусом, то есть. Не царем. Он говорит Илариону, который поддерживает царицу, что любая шутка над царем, даже несоответствующие чулки, позабавит ее. На следующий день он может сказать Дионису, чья семья всегда находилась в оппозиции, что высмеивая царя, он так же позорит и царицу. И почему-то он всегда умудряется выглядеть убедительным.

— Они не замечают, что он не испытывает преданности ни к одной из сторон?

— Им все равно. — Костис остановился, чтобы подумать. — Или они боятся его острого языка. Он может убить своим жалом. Филологосу не нравятся все эти шалости. Он наследник своего отца, а не какой-то борзый младший сын, но Сеанус умеет дергать за ниточки каждого, он прирожденный кукловод.

— Неужели он управляет даже царем?

— Царем? — снова зевнул Костис. — Ну, царь сопротивляется лучше, чем остальные. Он всегда пытается поставить Сеана на место, но клянусь, в каждом втором случае он не понимает, что делает именно то, чего хочет Сеанус. И если он иногда дает ему отпор, это получается случайно. Как-то Сеанус всю ночь готовил маленькую ловушку в музыкальной комнате, но царь в тот день решил идти в сад.

— Сеан разозлился?

— О, он смеялся. Он всегда смеется, даже если шутка не удается.

— А что делает царь, когда шутка удается?

Костис прикрыл глаза рукой.

— Во-первых, делает вид, что не замечает, но можно угадать насколько он зол, потому что его лицо выдает все его чувства. Потом он вызывает глупого телохранителя Костиса Орментидеса, и заставляет его пожалеть, что тот родился на свет.

— Бедный Костис, — сказал Арис.

— Бедный Костис, действительно. Знаешь, что здесь самое трудное?

— Скажи мне, — попросил Арис.

Костис скупо улыбнулся своему другу.

— Помнить, что он царь, и я не могу свернуть ему шею.

— Может быть, он переключится на брата Сеана и оставит тебя в покое?

— Я жажду этого всей душой, — горячо ответил Костис.

Братом Сеана был Эрондитес-младший, попросту Дитес. Он являлся наследником своего отца. Несмотря на то, что его отец был одним из старейших врагов царицы, Дитес с первых дней правления стал ее пылким сторонником.

Дитес был поэтом, музыкантом и, по широко распространенному мнению, автором фривольной песенки, циркулирующей при дворе и среди гвардии. Костис услышал ее в столовой накануне вечером. Припев мелодии, повторяясь все снова и снова, прочно застревал в голове. Это была написанная безупречным ямбом унизительная сатира, изображающая царя в его первую брачную ночь, и Костис обещал себе быть очень осторожным, чтобы не запеть ее случайно себе под нос в присутствии Его Величества.

— Но Дитеса я бы оставил на крайний случай, — сказал Костис, — потому что знаю, как счастлив будет Сеан увидеть своего брата четвертованным на помосте.