Юлия Сотникова: Душа пламени

— А ты сильна, милая, — дотронувшись до нежной щеки девочки, Райна стянула с себя промокший насквозь платок и укутала в него ребенка, — слишком рано тебя причислили к умершим. Слишком рано… Эллирия, вот как я тебя назову. Эллирия. Восставшая из пепла.

Поднявшись на ноги, старуха крепче прижала к себе абсолютно живую и здоровую малышку и поспешила вперед. Горящее дерево постепенно потухало, пламя гасло, сдавшись под напором ледяной воды. Ветер затихал, и не сверкали больше молнии. Гроза прошла, а вместе с ней успокоился и мир, вздохнув с облегчением.

Пустив Темного легким галопом, я с наслаждением подставила лицо встречному ветру. Волосы уже давно прекратились в спутанный колтун, но я, как обычно, не обращала на это внимания.

— Лира! Ли-ра! А ну поди сюда, несносная девчонка!

Услышав окрик матери, притормозила жеребца и вернулась к табору, медленно плетущемуся позади.

— Опять оседлала это чудовище? Сколько я могу просить тебя выбрать кого-нибудь поспокойнее!

— Да он безобиднее младенца! — Я с любовью потрепала верного друга по холке.

— Младенцы не носятся как угорелые и не скидывают с себя седоков.

— Когда такое было? — Праведно возмутившись, приструнила коня и заставила его идти рядом с кибитками, а не выбиваться вперед.

— Да каждый день, — старая женщина усмехнулась и покачала головой. — К твоему монстру даже приблизиться никто не может.

— Ну так нечего пытаться обуздать чужого коня, — я бросила гневный взгляд на Миссура, ехавшего чуть впереди.

В том, что парень прислушивался к разговору, не сомневалась. Еще бы! Он единственный, кто осмеливался приближаться к Темному, когда думал, что я этого не вижу. Наивный, действительно считал, что, оседлав моего непокорного коня, сможет усмирить и меня. Вот только сдаваться я не собиралась, да и Темный был не промах, поэтому Сур раз за разом оказывался на земле.

— Ох не мучила бы ты парня, Лирка, — Райна проследила за моим взглядом. — Видишь же, что любит.

— Ну и что? — фыркнув, я привычным жестом убрала с лица длинные волосы цвета спелого каштана. — Мало ли, я может, Рона люблю, но ведь не пытаюсь увести у него Гнедого.

Услышав впереди себя тихий хриплый смех, удовлетворенно вздохнула. Ронул был моим лучшим другом и практически заменил отца, за что я была ему благодарна и не скрывала теплых дочерних чувств. Несмотря на свой почтенный возраст, он сохранил молодецкий задор и поразительное чувство юмора, ставившее многих в тупик. И за это я дорожила им еще больше, равно как и Райной, взявшей меня на воспитание после смерти родителей. Смотря на ее столь родное для меня лицо, изуродованное глубокими морщинами, я всякий раз испытывала прилив нежности к этой замечательной женщине, не позволившей умереть в младенчестве.

— Сура я не обижу, но… Не люб он мне, мам, не люб.

— Ох, девонька, — цыганка вздохнула. — Не понимаю я тебя. И чего тебе еще надо? Другая на твоем месте прыгала бы от счастья, а ты нос воротишь. И был бы непутевый, так ведь красивый, неглупый и надежный. За таким как за стеной, всю жизнь на руках носить будет, да слова поперек не скажет. Дурная ты! — вздохнув, она покачала головой и поправила свалившийся на дно повозки тюк. — Все носишься со своей свободой.

— Ты сама меня так учила, мам, — отвернувшись, я посмотрела на дорогу, где уже виднелась крепостная стена Мэрьека, столицы нашего государства. — Цыгане — вольный народ, мы бродим по дорогам мира и находим счастье лишь в свободе.

— Не только, милая, — в голосе женщины послышалась печаль. — Наше счастье еще и в семьях. В твоем возрасте у меня уже Лолка подрастала, никакая свобода не сравнится с радостью, которую вы мне подарили, доченьки. Подумай об этом, кьяра, подумай.

Улыбнувшись матери и пообещав обязательно задуматься над ее словами, я пришпорила Темного и вновь выбилась вперед движущегося табора. Семья? Она у меня была. Весь табор — одна большая семья, а большего мне пока и не нужно. Я выросла цыганкой и наслаждалась каждым прожитым днем, каждой секундой своей жизни. Лететь вольной птицей, ощущать любовь и поддержку дорогих сердцу людей и не чувствовать пут людских законов — не это ли счастье? У нас не было ложных богов, которым поклонялись остальные, цыгане издревле верили лишь в Природу и ее стихии. Мы любили ее и почитали как мать, ведь это так естественно — оберегать и почитать ту, что дала тебе жизнь. Возможно, именно за такие взгляды нас и не любили. А может просто завидовали той легкости, с которой шли по жизни.