Алана Инош - Гроза

Тёплый противный кисель дрёмы расплескался от резкого стука, отдавшегося в груди острой вспышкой боли. В открытое окно врывался штормовой ветер, от которого трепетала занавеска, а сад шумел необузданно и грозно.

– Рама, наверно, стукнула. Что-то ветер разгулялся… Гроза, что ли, собирается? – Валерия встала, закрыла окно. Белая вспышка озарила её силуэт, щёлкнул шпингалет, занавеска успокоилась. – Точно, гроза.

А Люба не могла сделать вдох: сердце при этом всякий раз будто жестоко пронзала остро заточенная спица. Дыхательные упражнения были как мёртвому припарка, тьма комнаты душным гробом сжималась вокруг неё, давя на голову угольно-чёрной пульсацией с красными прожилками. Люба затаилась в ожидании, про себя моля, чтобы это поскорее прошло, но – увы… Мелких осторожных вдохов не хватало, грудь стремилась расшириться, и тут её подстерегала проклятая боль.

– Лер… Я… – Она не узнала собственного голоса – сдавленного, хриплого.

– Что, мой хороший? – Валерия насторожилась, щёлкнула выключателем, но свет не загорелся. – Чёрт, кажется, электричество вырубилось. Ещё не хватало… Где у тебя тут спички или зажигалка?

– Там… На столе лежала, вроде, – прохрипела Люба, и эти несколько слов дались ей ценой двух болевых молний.

Чиркнула зажигалка, и темноту разогнали колышущиеся язычки пламени: это загорелись большие ароматические свечи в стаканчиках, расставленные Любой.

– Что такое, солнышко? Ты прямо сама не своя… Тебя гроза напугала?

– Лер… Я думала, пройдёт, но не проходит… Сердце. – Приходилось говорить правду, в одиночку с этой болью справиться не получалось.

– Так… Любушка, не пугай меня. – Присев рядом, Валерия прижала девушку к себе, покачивая её в объятиях, как ребёнка. – У тебя раньше были с этим проблемы?

– Нет. Буквально на днях началось, в этот понедельник… Лер… мне трудно говорить. – Вспышки боли следовали одна за другой, сердце будто превратилось в куклу Вуду, которую остервенело колола иглой чья-то рука.

– Не разговаривай, маленький. Береги силы… Надо скорую вызывать, с сердцем шутки плохи.

– Нет, Лер… Они не найдут ничего. – С хрипом Люба повалилась на подушку. – Это… Я просто взяла себе… твою боль. Всю. Теперь её у тебя… не останется. И всё будет хорошо.

Тёплое дыхание Валерии защекотало ей лоб и веки, поцелуй согрел сухие помертвевшие губы.

– Ох… Горюшко ты моё луковое. И счастье тоже… Так, аптечка тут есть? Может, таблетки или капли какие-нибудь сердечные?

– Корвалол бабушкин только, – вспомнила Люба.

– Ну, хоть что-то! – Валерия принялась рыться в шкафчике, нашла картонную коробку с лекарствами, перетряхнула всё её содержимое, поднося флакончики поближе к свече. – Вот он. Сейчас, моя родная.

Холодно-мерзкий, резкий вкус ментола и валерианы пролился в горло, а скорую Валерия всё-таки вызвала. Долго, раздражённо объяснялась с диспетчером: та как будто не верила, что у молодой девушки могут быть острые боли в сердце; затруднения вызвал и адрес, по которому следовало приехать машине. Люба со странной, умирающей нежностью слушала холодный металлический звон властных, требовательных ноток в её голосе: ей будто на миг приоткрылась другая сторона любимой – не Леры, а Валерии Геннадьевны.

– Что за клуши там сидят! – ругнула та диспетчеров, сердито бросив телефон на стол.

А в стекло уже хлестал тяжёлой, мощной дробью дождь, и казалось, будто с неба сыпались ледяные горошинки града. Валерия опять пощёлкала выключателем, выглянула за дверь.

– Что-то вся улица тёмная… У всех, что ли, свет вырубился? Или спят уж люди?

– Лер… – Люба протянула руку, и Валерия тут же, порывисто шагнув к дивану, присела рядом и сжала её пальцы.

– Держись, держись, солнышко. Сейчас скорая приедет.

«Сейчас» растянулось сперва на пятнадцать минут, потом на полчаса; Валерия рвала и метала, не находя себе места.

– Если с тобой что-нибудь случится, я их по судам затаскаю, в тюрьму засажу, – пригрозила она, и её голос прозвучал жёстко, непримиримо и решительно – гулко, как неумолимо приближающаяся гроза.

Гром палил из всех пушек, его удары отдавались в груди Любы глухим замиранием. Валерии пришла в голову мысль, что машина скорой помощи заблудилась, не может въехать в садоводческое товарищество или найти нужную улицу, плутая во тьме.

– Хоть иди и встречай их, честное слово! И гроза эта как назло, и электричества нет! – беспокойно металась она по домику. А в следующий миг склонилась над Любой: – Как ты, милая? Всё ещё больно?