Джеймс Оуэн - В поисках красного дракона

Она оглядела книги и стала обходить комнату. Она прошла мимо иллюстрированных Библий, которые выбрал бы Джон, и рукописных, которым отдал бы предпочтение Чарльз. Наконец она остановилась и взяла с полки маленькую потрепанную книжицу. Это была старая немецкая Библия, как раз девочке по рукам. Детская Библия.

Внутри хранился старый листок бумаги с контуром двух маленьких ладошек.

— Руки Альберта [67], — сказал Астерий, забрав у девочки листок, и кивнул. — Призрачные следы ребенка, ушедшего очень давно, все еще священны и обладают силой. Вы нашли что искали.

Астерий проворно сложил из бумаги ключ, вставил в замочную скважину, и, к всеобщему удивлению, дверь тут же открылась.

Друзья ступили в темный коридор с множеством дверей и подняли фонарь. Из темноты доносились детские голоса и среди них — знакомый голос, выкрикивающий «Три-три — нет игры!»

Джек.

Услыхав своих друзей, Джек закричал от радости, а несколько извилистых коридоров привели их к камере, где держали мальчика.

Последовали объятия и рукопожатия, в свете лампы друзья убедились, что не только Джек был цел и невредим, но и также и его вторая тень.

Джек торопливо рассказал им, что узнал от Эбби Торнадо и остальных.

— Ну что ж, теперь мы знаем, что случилось с кораблями на Архипелаге, — подвела черту Эвин.

— Мы же не оставим детей здесь, да? — забеспокоился Джек.

— Нет, конечно, — твердо ответил Джон. — Они пойдут с нами. Все.

— Нет,— запротестовал Астерий, заламывая руки. — На это не было никаких инструкций! Это просто недопустимо!

В ответ Эвин просто вытащила свой длинный матросский тесак и направила на карлика.

Астерий вздохнул.

— Видите? — обратился он к Чарльзу. — Никакого уважения.

Через несколько минут все остальные клетки были открыты, и коридоры, прежде темные и безмолвные, наполнились светом факелов и радостным детским смехом.

Старика терзала лихорадка, а вместе с жаром пришел и бред. И пленник начал говорить, рассказывать истории, ибо казалось, что помощи, так или иначе, ждать уже не откуда, и все, что ему оставалось, — это рассказывать истории и в конце концов умереть.

— Эта история, — заговорил старик слабым, но ясным голосом, — о секрете вечной юности. Не вечной жизни , потому что всему рано или поздно приходит конец. Но прожить отмеренный срок с энергией и жизнелюбием ребенка — о, это сокровище стоит поисков. И я его нашел. Но обнаружив, понял, что это даже не секрет, а страшная, ужасная правда — и уж если ты раз узнаешь правду, ее трудно забыть.

Весь секрет — большая ложь . Ибо нет никакой вечной юности. Это лишь иллюзия.

Иллюзии можно хранить. Иллюзии можно лелеять. Но они никогда не станут явью. И этот выбор — видеть себя вечным ребенком — всего лишь иллюзия .

Все вырастает. Все меняется. И рано или поздно все проходит. Такова жизнь. Оставаться юным — значит отделиться от движения мира. Повзрослеть — значит двигаться вместе с ним, использовать его, менять его для тех, кто придет следом. Это не решение. Это — ответственность.

— Ты болен, Питер, — сказала женщина в зеркале, — все это лишь набор банальностей, никакая не история. Молчи и отдыхай.

— История? — ухватился старик за ее слова. — О, я знаю одну историю. Жили-были брат с сестрой, Фрикс и Гелла [68], чья мачеха была ведьмой. Она была красавицей и, соблазнив их отца, женила его на себе.

Ведьма ненавидела детей мужа и жалела, что нет способа избавиться от них. И вот однажды, в годовщину их брака, ей пришла в голову мысль: она построила дом в чаще старого леса. Стены были из сахарного теста, сладкое вино текло по полу. Крыша в доме была из миндальных пирожных, оконные переплеты — из вареного корня солодки, а внутри над огнем висел котел, полный рахат-лукума, который пах зимой, весной и летом одновременно.

Детей затащили в дом, как однажды поступят с остальными, ну вот и с Фриксом и Геллой это случилось. Но они увидели истинное лицо своей мачехи и то, что она пыталась с ними сделать, и дети затолкали ее в печь, которую та растопила для них, и сожгли ее до угольков. Потом они сбежали, улетели на спине волшебного золотого барана и жили долго и счастливо.

— Ты все перепутал, — покачала головой женщина в зеркале. — Они сбежали на баране задолго до того, как я выстроила дом на Центра-Терре, и его я строила не для них. Дом предназначался для моих детей. И я никогда не собиралась причинять им вред.