Стивен Кинг - Стрелок (пер. Р. Ружже)

Норта положили на два стола в центре комнаты. Его башмаки сложились в мистическое V. Ослабшая челюсть отвисла в ухмылке, однако глаза ему кто-то закрыл, положив на веки по пуле. Руки Норта с веточкой бес-травы были сложены на груди. От него шла несусветная вонь.

Человек в черном откинул капюшон и подошел к стойке. Алиса глядела на него, ощущая трепет, смешанный с таившимся у нее внутри знакомым желанием. Никаких религиозных символов на человеке не было, хотя само по себе это ничего не значило.

– Виски, – сказал он. Голос был негромким и приятным. – Хорошего виски.

Она полезла под стойку и выставила бутылку «Звезды». Алиса могла бы всучить ему местную самогонку, как лучшее, что у нее есть, но не сделала этого. Она наливала, а человек в черном наблюдал за ней. У него были большие, светлые, блестящие глаза, но слишком густой полумрак не позволял точно определить, какого они цвета. Желание Алисы усилилось. Крики и гиканье позади не утихали. Шеб, никудышный мерин, заиграл «Рождественских солдат», и кто-то уговорил тетушку Миль спеть. Ее искаженный до неузнаваемости голос прорезал стоявший в комнате гомон, точно тупой топор – мозг теленка.

– Эй, Элли!

Обиженная молчанием незнакомца, возмущенная бесцветностью его глаз и ненасытностью своего лона, она отошла, чтобы отпустить пива. Алиса страшилась своих желаний. Они были непостоянны, переменчивы и неуправляемы. Что, если они означали климакс, который, в свою очередь, предвещал подступающую старость – в Талле, как правило, недолгую и горькую, точно зимний закат.

Алиса цедила пиво, покуда бочонок не опустел, и сама почала другой, хорошо зная, что звать Шеба бессмысленно. Он прибежал бы весьма охотно, как пес – да он и был псом, – и, если бы не отрубил себе пальцы, то залил бы пеной все вокруг. Пока она двигалась подле бочонка, незнакомец неотступно наблюдал за ней – Алиса чувствовала на себе его взгляд.

– Оживленно у вас, – сказал он, когда она вернулась. К виски он еще не притронулся и просто перекатывал стакан в ладонях, чтобы согреть.

– Поминки, – откликнулась Алиса.

– Я заметил покойного.

– Все они бездельники и любители поживиться на чужой счет, – с неожиданной ненавистью сказала она. – Все любят дармовщинку.

– Их это возбуждает. Он мертв. Они – нет.

– Когда он был жив, над ним насмехались все, кому не лень. Несправедливо, если и сейчас он будет посмешищем. Это… – Она осеклась, не в состоянии выразить, каково это или насколько оно непристойно.

– Травоед?

– Да! Что ему оставалось?

Тон был обвиняющим, но незнакомец не опустил глаз, и она ощутила, как кровь бросилась ей в лицо.

– Прошу прощенья. Вы священник? Должно быть, вас от такого с души воротит.

– Я не священник, и с души меня не воротит. – Он аккуратно опрокинул виски в рот, даже не поморщившись. – Будьте любезны еще.

– Извиняюсь, сперва надо поглядеть, какого цвета ваша монета.

– Что же извиняться?

Он положил на стойку грубо сделанную серебряную монету, толстую с одного края и тонкую – с другого, и Алиса сказала, как потом скажет снова:

– Сдачи у меня нету.

Он отмахнулся, покачав головой, и рассеянно посмотрел, как она наливает ему вторую порцию спиртного.

– Вы только проездом? – спросила она.

Человек в черном долгое время не отвечал, и Алиса уже собралась повторить свой вопрос, но он нетерпеливо тряхнул головой.

– Не говорите банальностей. У вас тут смерть.

Обиженная и изумленная, Алиса отшатнулась, и ее первой мыслью было, что этот человек солгал относительно своей праведности, дабы испытать ее.

– Он был вам небезразличен, – решительно сказал ее собеседник. – Разве я грешу против истины?

– Кто? Норт? – Она рассмеялась, скрывая замешательство за напускной досадой. – Думаю, вам лучше…

– Вы мягкосердечны и немного напуганы, – продолжал незнакомец, – он же, пристрастившись к траве, выглядывал из пекла с черного хода. Теперь он там, и за ним тут же захлопнули дверь, и вы не думаете, что ее откроют раньше, чем придет время и вам переступить этот порог. Правильно?

– Никак, вам в голову ударило?

– Мистер Нортон помер, – с угрюмой насмешкой передразнил человек в черном. – Мертвый он, как каждый-всякий. Как вы или любой другой.

– Катись из моего заведения, – женщина почувствовала внутри дрожь пробудившегося отвращения, но ее лоно все еще лучилось теплом.