Близнецы время от времени называют песни, которые ставят, но я не прислушиваюсь. Как ни странно, Гермиона оказалась права — я действительно начал получать от происходящего удовольствие. Мы танцуем, иногда возвращаясь к столу — посидеть, отдышаться, выпить холодной воды. На столе появился запотевший глиняный кувшин с теми же свойствами, что и у бутылок с медом и красным вином. Он неиссякаем. Вино открыли Рон и Невилл и несколько минут пытались объяснить мне происхождение винограда и магические свойства местности, где он произрастает. В конце концов они оставили попытки перекричать друг друга и просто чокнулись со мной — я остался верен меду.
На очередной медленный танец я, помня о том, что обещал, приглашаю Луну. Ее тонкая талия под моими руками легко изгибается, когда мы скользим в такт музыке, а ладони на плечах чуть подрагивают, когда мои волосы задевают ее пальцы. Я не решаюсь спросить, почему Гермиона велела мне не быть «безнадежным представителем мужского рода» и пригласить ее в обязательном порядке. Глядя в ее глаза, которые сегодня голубые, а вовсе не серые, я только смущенно улыбаюсь и стараюсь в самом деле не встать ей ненароком на ногу. Она танцует как-то совсем иначе, чем Гермиона — как будто боится лишний раз меня коснуться. У Гермионы это получалось само собой, а у нее выходит с некоторым усилием. Всякий раз, когда Луна нечаянно прижимается ко мне, она улыбается и отодвигается. Я раньше никогда толком не танцевал с девушками — опыт четвертого курса здорово подточил мою уверенность в себе, но теперь понимаю, что, наверное, дело было не в танцах. Дело было в Парвати. И в том, что она была — не Чу. Я не могу представить себе того, кто пригласил бы танцевать меня — и не разрешаю себе об этом думать ни секунды. Я приглашаю сам. И мне нравится. А потом, когда все это кончится, будет хоть, что хорошего вспомнить. Я не смотрю, здесь ли он еще. Мне безразлично.
Цветомузыка, ароматы разных парфюмов, блестящие глаза, смех, а кое-где уже и поцелуи — все это опьяняет не хуже меда, и я не знаю, сколько проходит времени до того, как Фред произносит в микрофон:
— Следующую песню мы хотим поставить для нашего младшего брата Рона и его подруги — очаровательной всезнайки Гермионы! — у Гермионы вспыхивают щеки, и она молча грозит Фреду кулаком. Он кивает, найдя ее взглядом, и невозмутимо продолжает: — Композиция, вероятно, незнакома большинству присутствующих, потому что поет маггловская певица… Но это любимая песня наших друзей, и мы нашли ее! Ребята, — голос его теплеет, — надеюсь, вы останетесь довольны. Итак — «Цвет ночи», песня из неизвестного, но классного по определению фильма!
Аплодисменты, которые поначалу были жидкими, переходят в овацию. В конце концов, людям, наверное, все равно, подо что танцевать. Первые такты плывут по полутемному Большому залу, и я уже ищу глазами Луну, чтобы пригласить ее, когда начинается текст. Если бы песню не анонсировали, я бы не прислушался к словам — какая разница, в самом деле? Если прислушиваться к попсовым шлягерам, то или смеяться над рифмами будешь, либо напьешься — потому что они все об одном и том же. О том, чего нет. Но песню просила Гермиона — и просила давно, так что близнецы и впрямь искали в маггловских магазинах диск…
You and I moving in the dark
Мы с тобой движемся во тьме —
Bodies close but souls apart
Тела близки, а души порознь.
Shadowed smiles, secrets unrevealed
Улыбки спрятаны, тайны не раскрыты …
I need to know the way you feel
Мне нужно знать, как ты чувствуешь…
Нежность интонаций — и странная тоска в голосе. От первых строк я внезапно чувствую, как пресекается дыхание. Я застываю на середине шага — а певица озвучивает то, чего я никогда не сказал бы вслух.
I'll give you everything I am
Я отдам тебе все, чем я являюсь
And everything I want to be
И все, чем хочу быть –
I'll put it in your hands
Я вложу в твои руки…
Рон и Гермиона танцуют, глядя друг другу в глаза, между ними сейчас такое полное взаимопонимание, какого я никогда раньше не замечал. Джинни и Невилл, кажется, куда-то вышли. Сбоку от меня стоит Луна, но я не могу заставить себя встретиться с ней взглядом. Она сама могла бы пригласить меня на эту песню… Да? Я правильно понял? Я горько смеюсь — а голос продолжает, безжалостно выворачивая наизнанку все мои сокровенные желания:
If you could open up to me oh
Если бы ты мог открыться для меня…
Can't we ever get beyond this wall
Неужели мы никогда не пробьем эту стену?
Читать дальше