Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Рассказывать про всех подробно?

— Очень подробно, со всеми финтифлюшками и завитушечками!

Сделав глубокий вдох, златовласое чудо приготовилось к долгому рассказу.

— Крепостные не могут уходить из деревни далеко. Вообще никуда не могут ходить без законной причины. Если их меньше трех — тоже. И не хотят. Зачем? Ну, если только любовь с крепостным другой деревни… Тогда бывают побеги.

Перед глазами встали Ива и Хлыст — наглядный пример.

— Но их ловят и казнят, — меланхолично вздохнув, продолжила Зарина. — Некоторым крепостным бывает счастье: их берут в мужья свободные, которым не хватило мужчин в своем чине. Обычно мастерицы, но случается, что и войницы.

— С крепостными понятно, — кивнул я.

— Первый свободный чин, не привязанный к земле намертво — мастерицы и мастеровые. Деревенские и придворные. Их можно принять в семью и забрать с собой. Хорошего мастерового даже цариссе не стыдно иметь в мужьях. Ценятся умения.

— Не происхождение? — удивился я.

Зарина сморщила носик.

— Понижаек при дворах как червей на трупе, и нужны они так же. — Она засмеялась собственной шутке.

— Кого? — переспросил я.

— Не знаешь, что такое черви?

— Другое слово. Первое.

— Понижайки? Это царь-войники. Если не пристроятся, мы зовем их понижайками.

— Царь?..

— Сыновья царисс. Ничего не умеют по сравнению с идущими вверх. Просто дополнительные мечи в семье. У себя дома их для простоты зовут принцами, хотя настоящим принцем по рождению не станешь, только по женитьбе.

Понравилось выражение «идущие вверх». Вот почему те — понижайки. Социальный лифт в действии. Причем, в обе стороны согласно возможностям. Идиллия.

Я лежал на спине, руки закинуты за голову, чуть приподнятые колени согнуты — и расслабиться получилось, и угроза раскрытия моей инаковости сведена к минимуму.

— Правильно понял, — решил я уточнить, — что войники по чину равны сыновьям царисс, но ниже дочерей?

— Естественно, — подтвердила девушка внешнюю тупость моего глубокого вывода.

Она вдруг взвилась с лежака, подброшенная то ли внезапной мыслью, то ли утягивавшим в сон неудобством лежания. Или обычной девчоночьей вожжой под одно место, весьма знакомой по закидонам Томы. Босые ступни прошлепали к окну, ладони уперлись в подоконник, и изумительная фигурка, прокрутившись, плюхнулась в центр проема. Мягкий взор устремился на меня, ножки свесились, мило покачиваясь. Безмятежное детство во всей красе — если забыть, что передо мной не маленькая девочка. А забыть никак не получалось, мешали бьющие по глазам обстоятельства.

Моих мучений не видели, Зарина продолжала спокойно раскладывать по полочкам моего мозга казавшуюся неподъемной кучу:

— Войник — он в самой замечательной позиции. В середине возможностей. Все зависит лишь от него. Хорошего присмотрит царевна или даже царисса, средние достанутся войницам, худших подберут мастерицы.

С поля донеслись приглушенные вопли восторга, смех, даже почему-то всплеск. Зарина обернулась.

— Что там? — заерзал я.

Чуть померкшее солнечное личико вновь обратилось ко мне.

— Аглая развлекается. — Соседка не сумела изобразить равнодушие, хотя очень старалась. Плечи сгорбились, носик поморщился. — Так вот. Для мастериц это завидная партия, особенно если в мужьях царь-войник. Толку от него как от коня молока, то есть как от простого мужика, но… есть такое слово — престижно.

— Угу. — Меня уже не удивляло, что и такое слово здесь в ходу.

Шум снаружи прекратился. Зарина еще раз обернулась и вздохнула с облегчением.

— Выйдя за царевну, — я поперхнулся от собственноротно (так говорят?) употребленного оборота, но для Зарины все было нормально, — войник становится принцем? Принцы — не сословие, а принимаемый после свадьбы титул?

— Само собой. — Сидевшая в проеме Зарина убедительно развела растопыренными ладошками-силуэтами. — Жена выгнала или овдовел — извини, больше не принц.

Ей что-то не понравилось в своем расположении. Наверное, взгляд в темноту. Прекрасно видимая сама, она общалась неизвестно с кем неизвестно где, которого там могло уже не быть, и девушка решила отвернуться от этого кого-то, которого все равно не видно. Закинув ноги вбок, она взгромоздилась вдоль подоконника, прислонившись спиной к правой части проема, поднятые ножки уперлись в левую, голова обратилась к сиянию луны, свет от которой рисовал прекрасный образ на полу нашей комнаты.

Чудный силуэт в пустом проеме, и почти полное ночное светило на заднем плане… Картина маслом. Поэма.