Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Язык уловил привкус молочных продуктов. Сыр? Творог? Непонятно. Но хорошо.

Столы — как раз на четверых. Некоторые пустовали. На прием пищи собрались только ученики, взрослых не было. Я насчитал восемнадцать человек без новеньких. Кроме меня — все девчонки. Мальчишки поели в первую смену?

Боже ж мой, какие мальчишки?.. На встрече цариссы-смотрительницы школы присутствовали ВСЕ. Около двух десятков голов. Столько и было, сколько сейчас скребут по тарелкам и облизывают ложки. Почему меня воткнули в женский лагерь? Лень было везти куда нужно?! Не может же мужская школа быть за тридевять земель от женской. Выдам все, что думаю, при первой возможности. Им невдомек, что мне неприятно и… в общем, неправильно все это.

Стоп. Дарья — царисса школЫ. Одной. Продолжая мысль…

Мальчиков учат в другом месте. Мало того, возможно, что в другом царстве, пусть оно размером с некий гулькин нос (надеюсь, судьба даст мне шанс узнать в интернете, что это такое; очень надеюсь). Хорошо, если такие царства граничат, а вдруг между ними еще десяток-другой, и туда год только добираться?

Предположим, я добьюсь своего. Меня переведут в другое место… и разлучат с Томой. С последним своим человеком в чужом мире.

Помолчу некоторое время. Не дураки же вокруг, сами поймут, как сделать лучше для всех. И сделают. Если разлучат не сегодня-завтра, буду решать новую проблему. Снова найду способ шантажировать. До сих пор у меня это получалось.

Решено, молчу.

Вечерело. Когда оконного света уже не хватало, в дверях кухни появился дядя Люсик.

— В прощание дню повторим святые заповеди, данные нам Аллой-спасительницей, да простит Она нас и примет.

Застучали отодвигаемые скамьи, ладони легли на края столешниц, лица благостно опустились. С короткими перерывами раздалось многоголосое:

— Не сотвори себе идола, ни духовного, ни реального.

— Не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся — помолись.

— Соблюдай закон.

— Почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь.

— Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину.

— Не укради.

— Не произноси ложного свидетельства.

— Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества.

— Алле хвала! — подытожил дядя Люсик, и долгожданный взмах руки отпустил всех с миром.

В потемках ученицы и я разбрелись по комнатам. Халаты со смешными штанами и мягкие «ангельские» чувяки у нас уже забрали, пришлось привыкать к местной традиции ходить босиком. У Зарины и прочих имелись сапоги, но, видимо, для обуви здесь особые дни. Меня босоногое передвижение не смущало, а Тома морщилась.

Зарина первой юркнула в восторженно отверзшуюся дверь, поэтому я немного задержался. Карина глянула зловеще-строго, глаза сказали, что все помнит и не простит. Тома с едкой полуулыбкой-полуусмешкой пожелала спокойной ночи и с грохотом захлопнула за собой дверь. Варвара с чванливой наперсницей-выскочкой, которую она назвала Аглаей, скрылись в комнате, следующей за моей. На всякий случай досчитав до десяти, а потом еще до двадцати, я вошел. Словно понимая ситуацию, дверь прикрылась бесшумно.

Отвернувшись зубами к стене, укрытая простыней соседка дрыхла без задних ног. Под милое похрюкивание я разделся и впрыгнул в спасительное укрытие лежака.

Сонные звуки смолкли. За неясным шорохом последовал скрип. Я осторожно приоткрыл один глаз. За ним быстро распахнулся второй.

На меня глядело маленькое грустное привидение.

— Не спишь? — тихо спросила завернутая в простыню Зарина. — Можно к тебе?

Рта не успел открыть: лежак вскрякнул под лишней тяжестью, бесцеремонно плюхнувшееся тело принялось возиться, устраиваясь с удобством.

Я натянул простыню под самое горло и машинально отпрянул — на самый-самый краешек. Зарина с радостью воспользовалась нежданным подарком, повернулась ко мне, ее лицо приблизилось, в ухо жарко зашелестело:

— Так волнуюсь за сестер… Милослава… Она гордая, не простит.

— Чего и кому? — пришлось поддержать разговор.

— Лисавете. Она следующая за Милославой. На год младше, восемнадцать, а уже три мужа. Милослава разборчивая, у нее всего два. Не берет кого попало. А Лисавете лишь бы выглядеть. И чтоб завидовали. — Ладошки Зарины уютно сложились под щеку. — Лисавета у нас самая красивая. Ее все любят. А она пользуется. Ходили слухи, что ее в наследницы выдвигали. Но мама возразила. Зато сторонников среди войниц и войников у Лисаветы больше, чем у Милославы.