Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Черт подери. Вот же, черт, одни проблемы от них. Зарина! Будешь заложницей.

Милослава умела принимать смелые решения.

Зарина вздрогнула, будто ее кобыла лягнула. Могла даже назвать имя этой кобылы.

— Объясни, — потребовал я.

— Что должна делать заложница? — одновременно выпалила Зарина и залилась краской.

Милослава с усталым видом отмахнулась:

— Сестренка постоянно будет при вас как гарантия, что красного черта не тронут.

— И вылечат, — прибавил я.

— И поставят на ноги, если ты имеешь в виду это.

— А как объяснить окружающим, зачем я день и ночь таскаю с собой малявку?

— Я не малявка! — гордо всхлипнула Зарина. — Мне четырнадцать!

Вскочив и оправляя доспехи, она сравнивалась со мной ростом только благодаря сапогам на каблуках и островерхому шлему, если за точку отсчета брать его верхушку.

— Тебе?! — даже обернулся я.

— Просто я маленькая. В смысле, низкая. Но я расту!

Вот так. Эта пигалица — моя ровесница.

— Объяснение для других будет такое, — на ходу сочинила Милослава. — Зарина наказана выслугой в год за случайную порчу или потерю твоего имущества.

— У меня нет имущества.

— Потому и нет, что она как бы потеряла. Ясно?

— Я согласна! — Зарина стала кивать с каким-то непонятным остервенелым удовольствием.

С рассветом нас передали Дарье.

— Прости, — говорила царисса царевне. — Они же разовые, даже по голосам друг друга не всегда знают. Я тем более. Еще у вашей матушки Варфоломеи подменили. Думаешь…

— Да, — резко ответила Милослава. — Думаю.

— Зачем ей это? — пыталась успокоить царевну Дарья.

Руки и плечи Милославы сотворили жест, означавший как «не знаю», так и «а то сами не знаете».

Выяснилось, что несостоявшийся убийца на входе записан как бойник из свиты Дарьи. Прибыл из дома Милославы. Теперь царевна отправлялась на поиски правды, а, возможно, и мести. Покачав головой, Дарья все же благословила:

— Храни тебя и направь на мысль верную и на путь истинный всеблагая Алла-всевидящая и всеслышащая, да простит Она нас и примет.

— Я найду, — пообещала Милослава. Ее левый глаз дернулся. — Найду и покараю. И да воздастся справедливым.

— Алле хвала, — убито повисла выговоренная цариссой необходимая формула. — Только прошу: не свершай необдуманного. Я тоже пострадала. Мой человек исчез. Если ты разворошишь угли, а результата не добьешься, мне потом трудно будет найти концы в полыхающем костре событий. — Она задумчиво помолчала. — Если что-то пойдет не так — обращайся. Вместе мы распутаем этот клубок.

Милослава кивнула и удалилась.

Рассвело. Караван-сарай гудел собиравшимися путниками, готовясь к новому дневному переходу. Ржали оседлываемые и навьючиваемые лошади, доспехи гремели, словно играла ударная установка, где вместо барабанов эмалированные ведра с гайками. Глаз искал верблюдов и даже слонов для соответствия виденным фильмам… но ожидания, к счастью или сожалению, не оправдались. Здесь были только люди и кони. Люди — светлокожие, европеоидной наружности, разной степени смуглости. Большей частью — в латах, с копьями или хотя бы мечами. Вместо полноценного доспеха у некоторых были разноцветные халаты вроде наших с Томой. Эти халаты у кого-то запахивались, у других скреплялись на груди встык крючками или застежками. Частично их покрывали бронзовые накладки. Все здесь служило безопасности, все чего-то боялись. Почти все головы венчали островерхие шлемы. Только дети спокойно бегали в одних надеваемых через голову мешкообразных рубашках по колено. Впрочем, были и взрослые в чем-то подобном: в перепоясанной или свободно свисавшей рубахе навыпуск, а также штанах или юбке. Причем, женщины исключительно в штанах, а мужчины наоборот. Женщины распоряжались, мужья и прочие спутники умело справлялись с возложенными задачами. Думаю, минут через двадцать царберам можно будет поспать в полной тишине до очередного вечернего аврала, когда прибудет следующая партия жаждущих переночевать в безопасности.

Отбывая, мы попрощались с Шуриком. Я склонился над перевязанным соратником.

— Мы вернемся. Обязательно вернемся. Выздоравливай быстрее.

— Только не надо ой. Я вас умоляю, — мотнул он всклокоченной рыжей шевелюрой. Пробивавшаяся щетина делала щеки красными. — Прекратите этих глупостев. Неужели не понимаю. Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать.

И на прощание, когда расстояние еще позволяло:

— Зай гезунт!