Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2 - Дракон Битвы

Этих слов Ингитора не поняла, но поняла, что он хотел сказать.

– Мой отец… Он хотел, чтобы я была счастлива. Он тебя простил, потому что он же знал, как все будет… Мертвые знают. И он сказал, что согласен… чтобы мы… – Ингитора сама только сейчас поняла это, и пронзительное чувство близости к ушедшему мешало ей говорить. – Мой отец, когда я говорила с ним на кургане, сказал: твоим избранником станет тот, кто сложит о тебе стих, о деве-скальде. Я почти забыла, что он так предсказал. А ты… Ты сложил для меня стих. И значит, это ты и есть, и он благословил меня и тебя.

Вспомнив свое первое (и последнее) в жизни поэтическое произведение, третья и самая страстная строфа которого так и осталась навеки неоглашенной, Торвард поднял голову, и глаза его опять заблестели.

– Так вот кто меня надоумил! – сказал он и улыбнулся. – Клянусь тебе, никогда в жизни стихов не сочинял! Наши бы все со смеху умерли! А твой отец был великий скальд – он же «Песнь о поединке» сложил, я знаю! Это он меня надоумил! Это он меня для тебя выбрал! Вроде как взамен…

– Да, – тихо согласилась Ингитора. – И сразу послал меня искать тебя.

Теперь она смутно помнила слова, которые отец сказал ей на кургане, но смысл их стал ей кристально ясен: он желал ей счастья и посылал искать того, кто сделает ее счастливой. И наверное, он уже знал, кто это. Мертвые ведь знают будущее.

– И я тебя нашла…

Теперь ей стало ясно, что она искала его всегда, даже когда думала, что ищет мести. Он был нужен ей на поминальном пиру, когда она утратила отца, своего первого героя, и в ужасом вглядывалась в ожидавшую ее заурядность бытия. Его она искала зимой в Эльвенэсе, когда тосковала, потому что ей было некого любить, а полюбить она могла только того, кто ее превосходил бы. Искала весной, когда не могла больше жить без движения и стремилась к борьбе – она не знала, что одолеть Торварда конунга может, пожалуй, только сам Торвард конунг. И она увидела его голову на своих коленях не после битвы, а после того как в ужасе бросила из рук полотенце, по примете предвещавшее им ссору…

Фьялленландская примета насчет любви оказалась вернее. То, что связывало их, залегало глубже, чем то, что их разделило. Ингитора уткнулась лицом ему в шею, словно навек отдаваясь под его защиту и не желая знать всего остального мира. Торвард опять обнял ее и прижался щекой к ее волосам. Они молчали, и им было так хорошо, может быть, потому, что до этого им было так плохо. Они оба сильно изменились за последний свой год, но теперь они оба стали способны к той любви, что продолжается дольше, чем одна человеческая жизнь.

В густой ночной темноте никто не разглядел бы крохотной пещерки под корнями старой ели. В этой пещерке лежала, свернувшись комочком, Дагейда, в своей серой накидке похожая на непонятное лесное животное. Жадный устроился возле нее, положив морду на вытянутые вперед лапы.

Дагейда лежала неподвижно, скованная ночным холодом. Даже отсюда, через длинную темную ночь, ей виделся маленький красный глаз костра, зажженного людьми на склоне одного из отрогов вдали от нее. Те двое сидели возле огня, прижавшись друг к другу, и разговаривали, не умолкая, как будто им это было так же нужно, как дышать. Пламя освещало их лица, оживленные, с блестящими глазами, лихорадочно-счастливые, словно они уже завладели всеми сокровищами мира. Дагейда не слышала их слов, но ее томила тяжесть, как будто вся гора, в склоне которой она устроилась, опиралась на ее плечи, хрупкие, как лягушиные косточки.

– Ах, Жадный! – тихо бормотала ведьма, и голос ее походил на стон тягучей боли. – Ах, как плохо!

Огромный волк тихо заскулил, как пес, подполз ближе к хозяйке, ткнулся ей в руку холодным носом, лизнул в лицо.

– Они узнали друг друга! – бормотала ведьма. – Им нужно было возненавидеть друг друга и не ходить дальше! Они должны были, должны! У них для этого столько причин! Почему же они вместе?

Дагейда мучилась, мелкими острыми зубками кусала свои бледные тонкие губки, но не могла даже для себя самой выразить, что же такое видят друг в друге эти двое, что заслонило в их глазах пролитую кровь. Она не понимала этого могучего влечения, которое тянет людей друг к другу и заставляет их держаться вместе, создает связь длиною в целую жизнь и дальше , связь крепче цепи Глейпнир…

Ушами камней и корней она пыталась слушать издалека, о чем они говорят: она отчетливо разбирала слова, но по-прежнему ничего не понимала.