Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2 - Дракон Битвы

– Я вижу, что он влюблен в деву-скальда, кстати, что-то я не слышала от нее стихов! Но раз уж я смутила покой бедняжки и приворожила ее к моему сыну, должна же я ей помочь!

– Скорее, хозяйка, я поверю, что камень поплыл по воде, чем в то, что в тебе заговорила совесть!

– Можешь не верить! – с видом оскорбленного достоинства ответила кюна, чем подтвердила подозрения Оддбранда, что эта ее добродетель – очередная забава.

– Но хлопотать тут бесполезно!

– Сама вижу, не слепая! Зато я исполню свой долг! Может быть, еще что-то случится.

– Что?

– А вот увидишь!

Находиться в девичьей Ингиторе было немыслимо, и она теперь даже радовалась, что ее выселили в отдельный покойчик, а весь день она проводила среди дружины: ездила на охоту, присутствовала на всех состязаниях, в гриднице сидела на ступеньке рядом с Торвардом. Зная ее желание на этот счет, Торвард при ком-либо из слэттов даже не прикасался к ней, однако Вальборг вообще перестала с ней здороваться, и Ингитора старалась даже не воображать, что слэттинки о ней сейчас думают. Одно было ясно: благоразумная йомфру Вальборг всей душой поддерживает воинственные намерения своего брата, и каждый ее взгляд поощрял его мужество или его упрямство, как угодно.

Второе находилось ближе к истине, поскольку сын и дочь Хеймира конунга больше не могли закрывать глаза на то, что она и Торвард любят друг друга и что против этой любви бесполезны любые уговоры и угрозы. Но Вальборг по-прежнему была полна решимости добиться примирения между двумя державами, пожертвовав собой. Она не упускала случая подчеркнуть, что готова именно жертвовать собой, то есть сделать именно то, что отказалась сделать Ингитора.

А Эгвальд, наоборот, требовал жертвы от своей бывшей невесты. Теперь он узнал, что никакого насилия над ней не было, но то, что она по добровольному согласию пришла в дом Торварда конунга, ничуть не облегчило его мук, а только заменило их другими. Знать, что она добровольно позволяет этой вот щеке со шрамом прижиматься к своей белой груди, что она сама, своими лебедиными руками, обнимает это смуглое чудовище, было так же мучительно, как и думать, что ее обесчестили силой. Эгвальд не мог даже в гриднице смотреть на этих двоих, ему было за них стыдно и мерзко. Но его намерения вернуть себе Ингитору это не меняло. Казалось, стоит увезти ее в Эльвенэс, и все станет как прежде! Почему Ингитора, которая была так весела и добра с ним в ту прошедшую зиму, Ингитора, которой он столько отдал и которая недавно проявляла такую самоотверженную преданность ему, теперь отказывается вернуться и предпочитает оставаться с Торвардом, которого так пылко ненавидела всего три-четыре месяца назад – для него было непостижимо.

– Я готов был отдать за тебя мою жизнь! – сказал он ей однажды, случайно встретив ее одну в переходе. – Я пошел на фьяллей войной, чтобы отомстить за тебя, и готов был погибнуть! А ты, ты – неблагодарная, ты променяла меня на этого сына ведьмы, и не хочешь вернуться и вспомнить, что я сделал для тебя! Я всю свою жизнь погубил из-за тебя! По-твоему, это ничего не стоит? Будь я проклят, если я еще бы в кого-то влюбился!

Ингитора молчала, понимая, что причина его слепого упрямства – жестокая ревность. Но тут никакие объяснения и оправдания помочь не могли. Она не любила его, потому что он – не Торвард, и тут ничего нельзя было сделать.

– И запомни! – добавил он, поймав наконец ее руку, которую она долго отдергивала и прятала. – Даже если он на тебе женится, рано или поздно я все равно отомщу ему! Все равно я не успокоюсь, пока он не получит по заслугам! Я буду каждый год приходить и разорять ваши берега огнем и железом, пока буду жив!

«Он пока живой, но это не надолго, если мне придется так из-за него страдать!» – вспомнились ей слова Торварда об Эгвальде, хотя и сказанные несколько в другой связи. Ох, как это напоминало саги о пожизненной вражде двух героев, но теперь Ингиторе было противно вспоминать звонкие строчки, когда-то так ею любимые.

Устав от всего этого, дня через три Ингитора как-то ушла гулять, взяв с собой Сэлу, ее невестку Дер Грейне, а еще Регне, который шел чуть поодаль, не сводя с фру Дер Грейне печально-обожающего взгляда. Эти две женщины нравились Ингиторе больше других в Аскефьорде, хотя и совершенно по-разному. Нельзя сказать, чтобы Сэла отличалась добротой или веселостью, но она была очень сообразительна, нелюбопытна и решительно ничему не удивлялась – в положении Ингиторы это были очень ценные качества. За прошедшее время ее познакомили с приключениями самой Сэлы, которая во время Туальской войны «так отличилась, что заткнула за пояс всех ярлов, включая и меня самого», как говорил об этом Торвард. [26] Роман «Ясень и яблоня», то есть том седьмой. Сэла, сдержанно-уверенная, бойкая, но вместе с тем очень широко мыслящая женщина, совершенно не одобряла того мнения, что Ингитора якобы обязана вернуться к слэттам, и иметь ее рядом именно сейчас Ингиторе было приятно. По твердому убеждению Сэлы, на свете нет ничего важнее Аскефьорда: ради блага Аскефьорда допустимо украсть, убить, обольстить кого угодно, проявить любую неблагодарность и любое коварство – и даже благородный человек при этом не утратит чести, потому что высшая и настоящая его честь – это благо Аскефьорда!