Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2 - Дракон Битвы

– А про йомфру Ингитору, дочь Скельвира, что-нибудь рассказывают? – в жадном волнении воскликнул Эгвальд. – Где она? Ее видели? Она жива?

– Рассказывают и про йомфру Ингитору. – Вандр кивнул. – Говорят, что она с Торвардом конунгом. Ее там видели люди, которые… Ну, вот оно как вышло, когда это все случилось, многих людей Бергвида фьялли сперва заперли, а на другой день Торвард конунг велел их всех отпустить, чтобы ему зря их не кормить. И велел им идти куда хотят, только сказал: если еще, говорит, кто за старое возьмется и разбойничать будет, то кого он в море поймает, тогда в Винденэс с веревкой на шее…

– Ты говори, о чем спрашивают! – Эгвальд даже притопнул от гнева. – Я тебя спрашиваю про йомфру Ингитору, понимаешь ты или нет!

– Да я и говорю! Сам-то я не видал, а отсебятину плести нам не в обычай, вот я и говорю: эти, которых отпустили, на побережье нам встречались, они и рассказывали. Говорили, что эта йомфру при Торварде конунге теперь. Еще вроде болтают, что он спит с ней прямо на постели Бергвида. Но это, может, и врут! – поспешно добавил торговец, переводя беспокойный взгляд с Эгвальда ярла на его благородную сестру, которые оба сильно переменились в лице при этом известии.

– Да, всякую непристойную болтовню повторять здесь не годится! – строго заметил Хеймир конунг, и торговец даже попятился, прикрывая рот кончиками пальцев в знак своего раскаяния. – А не говорят ли, как долго Торвард конунг намерен оставаться на озере Фрейра?

– Откуда же нам это знать, конунг? – Вандры развели руками. – Об этом на побережье никто не знает, а отсебятину всякую плести нам не в обычай.

После этого Эльвенэс надолго получил пищу для разговоров. Обсуждали в основном две вещи: Эгвальд негодовал, что конунг фьяллей не позвал его в поход, как между ними было условлено, а кроме того, их обоих с сестрой весьма неприятно поразили слухи о его связи с Ингиторой.

– Это неправда, это все болтовня, гнусная болтовня! Если он ее обесчестил, я его убью! – кричал Эгвальд, не задумываясь, а легко ли будет это сделать, и не замечая, что противоречит сам себе. – Чего стоит все его благородство, чего стоят все его заверения в дружбе, если он обесчестил мою невесту!

«Если ее не обесчестил еще раньше Бергвид!» – думала Вальборг, но молчала, понимая, что этот довод Эгвальда не утешит.

После возвращения из Аскегорда Эгвальд стал не тот. Юношеский задор его исчез, он держался сурово, разговаривал мало. Несмытая горечь поражения и плена грызла, точила и изнуряла его, как болезнь. Много, много подвигов придется ему совершить, чтобы к нему вернулось прежнее равновесие духа, вера в себя, гордость. И вот случай восстановить свою честь безнадежно пропадал: в борьбе с врагом обошлись без него, оставили его сидеть дома, как мальчишку, отняли все, что ему было дорого, оставили все глубже тонуть в пучине позора!

Боль и горечь за Ингитору жестоко его терзали, и каждый день, проведенный в бездействии, казался мучительным. Узнав, что Ингитора сама вызвалась вместо сестры отвезти выкуп за него, он был безмерно тронут и восхищен ее преданностью и смелостью, в которых увидел неоспоримые доказательства любви. И неизвестно, обрадовался ли он на самом деле, когда обнаружил Вальборг дома и узнал, что не она, а Ингитора попала в руки Бергвида Черной Шкуры! А теперь она у Торварда, в руках у своего злейшего врага! Для Вальборг, в конце концов, это было бы далеко не так опасно!

А этот враг от самого же Эгвальда услышал сложенные Ингиторой «песни позора»! Теперь Эгвальд чуть ли не рвал волосы от жестокой досады на самого себя. Не пожелав в тот день после битвы у Трехрогого фьорда придержать язык, он подверг свою возлюбленную большой опасности и, может быть, значительно ухудшил ее участь! Ибо теперь Торвард конунг не по наслышке знает, каким вредом для своей чести и удачи ей обязан!

Познакомившись с Торвардом, Эгвальд не ждал от него уж очень больших подлостей, вроде того чтобы убить Ингитору или продать в рабство, но что касается… этого … Отлично зная красоту и привлекательность Ингиторы, Эгвальд понимал, как трудно было бы его противнику и союзнику, молодому, здоровому и горячему, устоять перед подобным искушением. И при мысли о том, что этот человек , к которому Эгвальд испытывал так много противоречивых и в основном неприятных чувств, будет своими сильными руками обнимать Ингитору, его Ингитору, прижимать ее к своей смуглой, исполосованной шрамами груди, Эгвальду хотелось умереть.