Светлана Ширанкова: Легенда Кносского лабиринта

Лук! Настоящий! Из рук самого великого героя Эллады! Вот бы еще меч… хорошо бы железный. Видел я такой однажды в дедовой сокровищнице (там замок на двери — ого-го) — красотища! Ладно, меч — дело наживное, а вот Алкмеон от зависти хитон свой сжует, когда я завтра в палестре… В разгар мечтаний натыкаюсь на взгляд матери — прямо как на кинжал — и такая безнадежная тоска стынет в ее глазах, такая обреченность и боль, что все мысли о подарке разом вылетают у меня из головы.

Меч, кстати, я все же получил. Тот самый, оставленный будущему наследнику. Мама плакала — молча, и мне было страшно. Впереди меня ждал отцовский трон, почет, слава, и, безусловно, подвиги: я стану не менее великим, чем Геракл, а может, может… но глаза у Эфры были такие, будто она своими руками отдавала меня на съедение Тифону. Правда, вопрос «почему?» так и остался незаданным.

Шум у входа в храм заставляет вздрогнуть и очнуться от воспоминаний. Кажется, отец все же нашел в себе силы принять неизбежное, и теперь процессия двинется вниз по узким и кривым улочкам к гавани, где предназначенные в жертву погрузятся на судно, и дня через три-четыре, если никакие неожиданности не будут подстерегать корабль в пути, мы высадимся на чужой берег. Но Эгей, в нарушение ритуала, направляется прямо ко мне. Еще вчера вечером он рыдал и обнимал мои колени, умоляя отказаться от столь опасной затеи. В ход пошло все: и печаль отцовского сердца, которое разорвется от горя, если погибнет единственный сын и наследник, и угрозы со стороны Паллантидов — двоюродные братцы не оставляли надежд на афинский трон, и даже недавняя проигранная битва ничему их не научила, — и упования на мой здравый смысл, и… Не помню, что там было еще — я изо всех сил стискивал зубы и старался не разрыдаться сам, при этом твердо зная, что все равно поеду на Крит, да хоть бы и вплавь доберусь, даже если отец додумается до какой-нибудь глупости: например, попытается меня запереть. Это мой долг, долг героя: избавить Афины от позорной дани, а землю — от кровожадного чудовища.

Один из приближенных советников протягивает мне сложенную в несколько раз белоснежную ткань.

— Возлюбленный сын мой, — это уже отец. — Много великих деяний ты успел совершить, несмотря на юный возраст свой… — я недовольно морщусь. Да, я молод, но разве это такой большой недостаток? Эгей, между прочим, не далее как месяц назад грозился меня женить, потому что уж очень охота ему на внуков поглядеть. Нет, лучше в пасть к Минотавру, чем к алтарю, а рабынь в отцовском доме и так предостаточно. Целыми днями строят мне глазки и хихикают, только что в очередь не становятся. Ну их. — И теперь затеял ты многотрудное дело. Сердце отцовское радуется сыновней доблести и скорбит в тревоге. Прошу тебя, если Тюхэ-удача будет сопутствовать тебе, если исполнишь ты все задуманное и с победой вернешься домой, помести этот парус на мачту своего судна, чтобы сразу увидел я, добрые ли вести ожидают меня.

Почтительно склонив голову, говорю какие-то приличествующие случаю слова в той же высокопарной манере, что и отец, а внутри поселилось нетерпение, ворочающееся в животе и скребущее острыми коготками где-то под ложечкой. Скорее бы, скорее в путь. От всех этих велеречий уже трещит голова, запах храмовых благовоний забивает ноздри, а скорбное выражение отцовского лица заставляет чувствовать себя вдвойне неуютно. Я даже даю мысленную клятву, что, вернувшись, исполню отцовскую волю и женюсь. Пусть порадуется старик, а то ведь совсем поседел за последнее время…

Наконец-то мы в гавани. Критяне, до этой минуты благоразумно не покидавшие корабль, сходят на берег и принимают человеческую дань «под руку Миноса». Опять церемонии и жертвы богам, на сей раз морским — старцу Нерею, Амфитрите, самому Колебателю Земли. Священные гимны перебиваются пронзительными криками чаек, которые так и норовят урвать и себе кусочек из жертвенных приношений — подхватывают на лету маслины, дерутся за просяные лепешки, превращая обряд в подобие базарного толковища.

Пентеконтера будет сопровождать нас на всем пути до Крита из опасения, что корабль не достигнет пункта назначения. И не побега страшатся — пиратов. Итакийское «морское братство», финикийские торговцы живым товаром, черные галеры из Айгюптоса… да мало ли кому захочется присвоить себе то, что по праву принадлежит критскому владыке? Вот и лежат рядом с гребцами тяжелые луки, и бронзовые мечи ждут своего часа под скамьями. Ох, дождутся ли? Это ведь шанс если и не на спасение, так хоть на продление жизни. Призрачнее летнего тумана, но шанс. Правда, на этот раз я и сам готов просить богов о том, чтобы не ждали нас подобные приключения в пути, потому что это станет досадной помехой моим планам. Пусть сбудется предначертанное!