Джон Голсуорси - Цвет яблони

Пожилой чисто выбритый человек, которого он видел вчера на кухне, прошел по двору с собакой. Он гнал доить коров. Эшерст увидел, что он хромает.

– Коровы у вас отличные!

Лицо хромого человека просияло. Он смотрел слегка исподлобья, как часто смотрят много испытавшие люди.

– Да, они у нас красавицы. И молока много дают.

– И молоко замечательное.

– Надеюсь, вашей ноге лучше, сэр?

– Спасибо, как будто заживает. Хромой дотронулся до своей больной ноги.

– Я-то знаю, что это за штука. Хуже нет, чем больное колено. Мое тоже вот уже десятый год болит.

Эшерст сочувственно покачал головой: жалость так легко дается людям обеспеченным! Хромой старик улыбнулся:

– Впрочем, мне-то жаловаться грех. Хорошо, что эту ногу не отняли.

– Ого!

– Да, да! Теперь-то что – вот раньше болело, так болело, а теперь как новенькое!

– Мне сегодня сделали примочку из какой-то замечательной настойки.

– Это девочка собирает. Она в травах знает толк. Есть такие разбираются, какие травы лечебные. Моя матушка покойная на редкость все это понимала. Ну, пожелаю вам скорее выздороветь, сэр. Эй, ты пошла!

Эшерст улыбнулся. Знает толк в травах. Сама она как полевая травинка…

Вечером, когда он поужинал холодной уткой, творогом и сидром, вошла девушка.

– Извините, сэр, тетя спрашивает, не попробуете ли вы кусочек нашего пирога?

– Если мне позволят пойти на кухню.

– О, конечно! Но вам будет скучно без вашего друга.

– Мне? Ну нет! А никто не будет возражать?

– Кто же? Мы будем очень рады.

Эшерст вскочил слишком поспешно, забыв о больной ноге, споткнулся и упал. Девушка ахнула и протянула к нему обе руки. Эшерст схватил их маленькие, грубые, загорелые – и, с трудом подавив желание поднести их к губам, позволил ей помочь ему встать. Она поддержала его, подставила ему плечо. Опершись на него, Эшерст пошел к двери. Он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие от этой живой опоры. Но он вовремя сообразил, что лучше взять по дороге свою палку и снять руку с плеча девушки перед тем, как войти в кухню.

В эту ночь он спал как убитый, и, когда проснулся, опухоль на колене почти прошла. Снова он провел все утро на лужайке, в кресле, записывая обрывки стихов. После полудня он уже мог пойти побродить с мальчиками Ником и Риком. Была суббота, они рано вернулись из школы. Темноглазые, черноволосые маленькие шалуны – одному было семь, другому шесть – скоро перестали дичиться Эшерста и болтали без умолку, – он умел разговаривать с детьми. Часа в четыре дня он уже был знаком со всеми способами, какими они уничтожали всякую живность; только ловить форелей они не научились. Подвернув штанишки, они лежали на животах у ручья, пытаясь поймать их руками, как настоящие рыболовы. Конечно, они ничего не поймали, потому что их визг и хохот распугал всех форелей. Эшерст сидел на большом камне у берега, смотрел на детей и слушал кукушку. Старший, Ник, более смелый, подошел к нему и встал рядом.

– А на этом камне всегда сидит страшный цыган.

– Какой страшный цыган?

– Не знаю. Никогда не видел. Мигэн говорит, что он тут сидит, старый Джим его видел своими глазами. Он сидел тут в ту ночь, когда лошадь разбила отцу голову. Он играет на скрипке.

– А что он играет?

– Не знаю!

– А какой он?

– Весь черный. Старый Джим говорил – он весь волосатый! Страшный-престрашный. Ходит по ночам. – Темные раскосые глаза мальчугана испуганно забегали. – А он меня может забрать? Мигэн его боится.

– А она его видела?

– Нет! Зато вас-то она не боится.

– Конечно, не боится. Чего ж ей меня бояться?

– Она вечерами за вас молится!

– Откуда ты знаешь, плут ты этакий?

– Когда я засыпал, она сказала: «Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!» Сам слышал, как она шептала.

– Ты маленький предатель, зачем рассказывать то, что ты подслушал!

Мальчуган замолк, потом вдруг вызывающе сказал:

– А я умею обдирать кроликов. Мигэн вот не может видеть, как их обдирают. А я люблю кровь.

– Ах ты маленькое чудовище!

– Что это такое?

– Чудовище – это существо, которое любит делать другим больно.

Мальчик обиделся:

– Да ведь мы-то едим только мертвых кроликов!

– Ты прав, Ник, прошу прощения.

– А я и лягушек умею обдирать.

Но Эшерст уже не слушал. «Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!» Ник, удивленный его молчанием, побежал назад к ручью, оттуда снова послышались визг и плеск.

Когда Мигэн принесла чай, Эшерст спросил:

– Что это за страшный цыган, Мигэн?