Владимир Жуков - Бортовой инженер Вселенной

И потом. Когда вот эту общность ясно выявил, решил до дела приобщиться твоего. Не просто как нахлебник, а как друг-товарищ, нашей властюшке назло Советской… Вот поэтому причиной дружбы да коммерции успешной, общей, и является она конкретно.

– Да, не думал.

– А не надо думать. Ты скажи: под крышей лучше стало?

– Разумеется, сомнений нету, – кочегар ему в ответ. – Ни глянь как, по статье любой лишь плюсы только. Хуже разве по асфальту ехать напрямик, не чернотрепьем гадким? Разумеется, совсем не хуже. Оборот пошёл резвей. Отсюда и рентабельность попёрла в гору. И потом: повеселее стало. Всё вдвоём – не одному, Сашуля… Я ещё люблю смотреть, менты как руки тянут к козырьку с опаской, документы поглядев крутые. Хорошо со всех сторон, коллега.

– Ну, давай за «хорошо» и выпьем.

Так и сделали. А после встали и, остыть чтоб, окунулись в реку да поплыли к середине брассом. Инженер слегка отстал, а Саша:

– Догоняй давай, а ну-ка! – крикнул.

– Догони тебя, – вовсю стараясь, кочегар в ответ, – мастак ты плавать!

– В КГБ держать не станут хилых! – голос Саши полетел над гладью, утку дикую вспугнув, и взмыла птица вверх из камышей высоких.

Возвратились. Да на грудь маленько, так, для лёгкого сугрева, взяли. И Сашуля, посерьёзнев, глянул на коллегу своего:

– А что же о проколе ничего не скажешь? Почему я от сексотов раньше узнаю про то, о чём ты первым информировать мгновенно должен?

– А когда бы я успел поведать про прокол, в командировке, что ли? Может, было мне к радистам надо обратиться, передали чтобы по КВ? По телефону, может, было надобно открытым текстом напрямую рубануть, Сашуля, поскорей скроили лапти дабы? Мы ж как раз в командировке были. Ты – сперва, и следом – я. Уж месяц как не виделись, как бизнес чахнет.

– Ну, рассказывай.

– Так слушай. Помнишь спирт коньячный, мы что брали как-то в По у сторожа Хамида-деда?

– Помню. После улетел я сразу.

– Оказался этот спирт отравой. Не узнай о том бабуля раньше, отравилась бы в составе полном свадьба целая, едрёна мама.

– Ничего себе! Чеченец, что ли, развести вдруг захотел на деньги. Неразумно. Он ведь знал, проблемы наши полностью назад вернутся, повязали б за потраву коли.

– Он, всего скорей, ошибся просто. Только чёрт его мамашу знает. Может, так за Шамиля обиду между делом вымещает хитро?

– Может. Только не тяни с рассказом.

– Ну так вот: ты улетел лишь только, и ко мне под вечерок приходит старушенция, которой спирт тот двести литров только что продали. Плачет бабушка, горюет: «Что ж вы, – причитает, – так меня, ребята, подвели – всучили дрянь-отраву? Свадьбу чуть не потравила к чёрту. Хорошо, хлебнул дедок намедни да конёчки не отбросил было».

Рассказала мне старушка, значит, о страстях тех, ну а я же, олух, веря твёрдо, что не мог чеченец дать отравы, говорю бабуле: «Плакать брось. Того не стоит дело. Спирт отравлен коль – вернём деньжонки. Только быть того никак не может. То дедок твой хватанул, наверно, больше меры, или, может, даже аллергия у него к напитку. Мы проверим, – говорю, – давайте на подопытных моих гвардейцах, приведу их вечерочком завтра. Дай им вволю газануть, что выпьют, всё как есть верну с додачей крепкой, с компенсацией, само собою, за закуску – ставь чего получше. И увидишь всё сама конкретно».

Успокоилась. Ушла старушка. Ну а я своим гвардейцам утром объявляю: «Кто нажраться хочет на халяву и, притом, от пуза?».

Никого не оказалось против. И под вечер экипажем полным всем техническим рванули к бабке дегустировать продукт чеченский, был уверен как в себе в котором.

В Лихоборовскую войско наше лихо прибыло, туда, где жили старики в хорошем доме справном, и конкретно приступили к делу: за обставленным столом уселись да по стопке для начала сразу. Алкоголь как алкоголь. Все живы. Только Женя Голоконь чего-то кочевряжиться вдруг начал: «Братцы, – говорит, – я не могу помалу первый раз, меня канудит эдак. Я стакашечку одну хотел бы пропустить ещё, а то же как-то и ни в жопе, и ни в роте будто». Кто мог против быть? Никто, конечно. Для того и приезжали, чтобы пить да кушать на халяву вволю.

Голоконьчик тут и рад стараться. Шарахнул ещё один стопарик и довольным стал, хотел уж было закусить, да вот не вышло только. Ни с того и ни с сего как будто вдруг в раскос пошли глаза упрямо, неестественно и странно очень. Встал со стула Голый Конь и двинул к туалету семенящим шагом. Чуть прошёл да на сырую землю повалился и завыл надрывно: «Помогите! Умираю! Мама!».