Маргарита Дорогожицкая: Неразрешимое бремя

— Как ее звали?

— Ивонна.

— А дальше?

Управитель замялся.

— Просто Ивонна.

Я добралась до раны на животе, развела края и обомлела. Внутренностей не было, словно жертву кто-то тщательно выскоблил.

— Господин инквизитор, вы будете проводить осмотр или нет? — я сурово взглянула на несчастного. — Да подойдите уже сюда, наконец!

Дернув его за рукав, практически заставила склониться над телом погибшей.

— Вы же изучали анатомию, ничего странным не кажется?

На лбу красавчика проступило несколько капелек пота, он явно пытался усмирить бушующий желудок.

— Мне… нехорошо, — наконец выдавил он.

— Господин Скоридж, где ее внутренние органы?

Управитель развел руками:

— Не знаю, их так и не нашли…

Инквизитора отпрянул, скрутился в три погибели, его вырвало, и теперь он пытался отдышаться. Я покачала головой. Похоже, можно попрощаться с моим платком из дорогого себярского шелка…

— Ну хоть оружие было найдено?

— Нет, — управитель отрицательно замотал головой. — На клинке помчика не было крови, но капитан Лунтико заявил, что он мог его вытереть….

— Ваш капитан — полный идиот! — в сердцах сказала я, поднимаясь с колен. — Кем была жертва?

Управитель замялся, явно не зная, что ответить.

— Вы не знаете? — удивленно приподняла бровь. — Или же стесняетесь поведать нам, что погибшая была шлюхой?

Управитель изумленно посмотрел на меня, но не нашелся, что ответить, только покорно кивнул.

Инквизитор нашел в себе силы вернуться к нам и выдавить:

— Если вы закончили осмотр, давайте вернемся к воягу. Это ведь не колдовство, поэтому сможете заняться этим делом позднее, без меня.

— Я не закончила, — процедила я сквозь зубы и закрыла глаза.

Мой разум разбился на миллионы осколков, которые я теперь тасовала в причудливом узоре, пытаясь сложить из них мару. Мару погибшей, которая сможет подсказать мне, что же произошло. Это болезненно и опасно, особенно в преддверии приступа, но выбора у меня немного.

Я открыла глаза и вздрогнула от неожиданности того, что мара появилась так быстро. Из темноты ледника на меня смотрела погибшая. Ее глаза были пусты и безжизненны, она медленно двигалась к свету, странной дерганой походкой. Во рту пересохло, я пыталась спросить ее, но слова застряли в горле и душили меня. Мара выступила на свет, ее живот зиял страшной кровавой раной, а в руках она несла спутанный мерзкий кокон своих внутренностей, качая и баюкая его. Боже Единый, да она же танцует! Страшный завораживающий танец, напевая про себя что-то. Тут мара наконец заметила меня и замерла, уставившись в упор. Я отступила пару шагов, опрокинула стойку с инструментами, а мара продолжала двигаться ко мне, протягивая кровоточащий ворох, словно предлагая подержать его. Колени подогнулись, я упала на пол и теперь пыталась отползти как можно дальше. Даже в подвалах колдуна я не видела подобной мерзости, мертвое должно оставаться мертвым, а не продолжать играть в жизнь… Лицо мары поплыло, меняясь, растекаясь бессмысленным рисунком, превращаясь в другое обличье, словно в кривом зеркале, потом черты разгладились и исчезли, лица не стало вовсе… Я стала различать слова ее странной шепчущей песни:

Сердце остановилось, я схватилась за голову, зажимая уши руками и понимая, что это бесполезно, слова просачивались напрямую в разум. Песнь оборвалась, а в мое измученное сознание ворвался отчаянный крик:

— Скажи мне, сынок или дочечка? Ска-а-а-а-жи!

Живот скрутило от невыносимой тянущей боли, ощущение холодной пустоты нерожденной дочери, сердце которой уже билось, и вдруг перестало. Перестало быть.

Калейдоскоп лиц, кривых ухмылок и осуждающих взглядов подхватил мою память. Я точно знала тогда, что у меня под сердцем дочь. Даже знала, какого у нее цвета глаза. Я кричала. Когда меня тащили к лекарке, я кричала, вырывалась, царапалась, кусалась и выла. Дитя вытравливали по-живому, не особо церемонясь. Я кричала от боли. Но в какой-то момент жестокая решимость Единого дала трещину, и мое сознание померкло, забрав с собой страдания и надежду. Ровно для того, чтобы через несколько часов низвергнуть меня обратно, в тщетность бытия. Немыслимое ощущение пустоты под сердцем, каменное лицо бабушки, что поджав губы, смотрела на меня, ее слова: