Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

– Я сама напишу эти судьбы, а вам потом выдам. Или… – Она нерешительно пожала плечами. – Я сегодня в хорошем настроении. Буду сочинять вместе с Харитами. Или вот… Попо, Кло, вас не затруднит немного поиграть со мной в фанты? Давайте писать у каждой из нас на лбу какую-либо прежнюю историю, которая уже была и неинтересна, а другая будет отгадывать. Нет?

Кло захлопала в ладоши и покрутилась на одной ноге, облаченной в балетку. Пол предательски заскрипел, но упасть на него Кло не смогла, будучи подхвачена одной из Харит.

– Соглашайся, Кло, ты хорошо себя зарекомендуешь. Можешь потом потребовать перевода из отдела судеб. Будешь жить с нами.

Аторопос нерешительно подняла руку и спросила:

– Писать можно что угодно?

– Да, дорогая, хоть второй свиток этого… как его… – поморщилась Геба.

– «Войны и мира», – сказала Атропос. – Ура.

Через минуту за столом сидели мать, три дочери, Геба и пятнадцать харит, вовсю выдумывая новые сюжеты. За неимением пергамента писали прямо на воздухе; письмена, выводимые Гебой, прямиком поступали к Златокудрому и его гарему, а те переправляли их на землю поэтам, художникам, гейм-девелоперам, наконец.

– Меня очень сильно любят женщины? – напрягала воображение одна из харит.

– Эй, дорогая, как тебя там, не забывай, что эти жребии – карательные, – наставительно произносила Лахесис и пихала локтем мать.

– Хорошо. Меня очень сильно любят женщины, и одна из них меня убила, – вздыхала харита.

– Нет, милая, это не Орфей, – поправляла ее Атропос и умильно улыбалась, вздыхая в изображенный на парасольке потрет молодого красавца.

– Ну ладно, меня не очень сильно любят женщины, тогда я… – заново начинала харита.

Когда Лахесис понесла полную, верхом набитую сумку на привычное всем место, а мать пыталась заново закрепить серебристую пряжу, вздыхая о своей бедной и не к месту подранной тунике, наступила заря нового дня. Эос легко и быстро в своей розоватой одежде пробежала высоко в небе, и Клото несколько раз чуть не поймала ее за полы платья. Розоперстая, точнее, Розово-пестрая в своем бандажном платье с эффектом омбре, смеялась и отпихивалась, а вдалеке уже виднелась экскурсионная группа из подпола, ведомая сумрачным Жрецом, который, очевидно, так и не удосужился выспаться, выпив почти полную бочку амброзии на пиру. Наступала жара из печки, в которую подбрасывал углей сам Мертвяк, чей злобный хохот раздавался снизу. В Подполе с каким-то отвращением скулил Кербер, в которого попадали угольки и заставляли его бегать вокруг собственного тлеющего хвоста. Жара поднималась ввысь, выталкивая несчастных экскурсантов прямо к престолу, точнее, скромному деревянному стулу матери, на коленях которой вместе с веретеном уже разместился уменьшенный до человеческих размеров ворох дочерей.

Жрец, поравнявшись с ними, сноровисто протолкнул две упирающихся и орущих души, похожих на яркие всплески светлой жидкости, в чьих очертаниях было довольно трудно уловить человеческую плоть.

– Как мало праведников, – заметила Атропос, поджав губы и вглядываясь в контуры фигур. Одна из них отчетливо вырисовывала вокруг себя священническое одеяние, но какой тот балахон был веры, сказать было затруднительно.

– Я надеюсь, что он сикх, – промолвила Кло. – Обожаю бороды.

Несмотря на праведность, души не слишком-то радовались переходу из вечных сумерек Подпола в мир и отчаянно пытались ухватиться за воздух, бывший на Верху аналогом земли – зернистую субстанцию возле ног матери-богини, из которой по временам на ее ноги поднимались зловредные муравьи грехов. Другие души, все покрытые синеватым налетом, как бы от некоей восточной курильницы, стояли рядом и тихо переговаривались. Они были связаны длинной золотой лентой, обмотанной вокруг левой руки жреца и закрепленной на их шеях. При малейшем движении одной души вторая получала серебристый синяк возле сонной артерии и хмуро встряхивалась. Две праведные твари тем временем были свободны в своих движениях, но скованны стремлением подниматься все выше и выше. Казалось, что бы они ни делали и как бы ни цеплялись друг за друга, их потоком верхнего воздуха должно было отнести как раз на уровень глаз богини, минуя ее голые колени и неугомонные руки. Три дочери с завистью следили за полетом праведников, которые тихо шуршащими голосами интересовались друг у друга:

– Но мы встретимся?

– Когда?

– Потом, когда эта благородная старая женщина нас отпустит.