Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

«Так, что это было? Я теряю хватку, господа и дамы. Неужели на мое место метит та…» – и при мысли о своей нелюбимой, но уже такой властной дочери («вся в отца») она поморщилась. Она попыталась повертеть седьмой вал, поскольку и серебристая пряжа, и сам порядковый номер ей необычайно сильно нравились, и преуспела в своем начинании. Пряжа пошла ровной сверкающей волной, слегка похожей цветом на шар в месте, называемом на Низу дискотекою, где люди, выряженные в королевского вида хитоны прогуливаются между лживо-посеребренных колонн и вкушают искусственную пыльцу, запивая ее низовой амброзией, после чего снимают с себя одежды и предаются разнузданному разврату под лживым солнцем в неправедной темноте, неблагоприятной для настоящего мусического искусства танцев тесноте и, скорее всего, в обиде на них, тех, что на Верху.

«Они жалуются на меня, как будто не они выбирали у моей дочки себе пути! Пускай спрашивают у нее и не говорят таких вещей, что, мол, мой родич восходит на небо как какой-то там фонарь, а моя пряжа олицетворяет собой их разврат! Нет уж, неправильное у них понятие об Эросе, и один из цветов моих нитей, голубой то есть, ими исключается, а ведь это цвет истинной, небесной любви и заботы о каждом», – подумала она, примеряя к себе серебристую пряжу. К сожалению, этот оттенок не подошел ее одеянию, но, если только внебрачная дочь короля от неизвестной матери, искусная вышивальщица, захочет, она сможет сделать на ее старом хитоне милый узор. Но что надо изобразить на нем? «Думаю, надо подольститься к потомству моего милого любовничка, чтобы он не отдавал мою пряжу кому попало, включая Ла… Ла…», – подумала богиня, лопаясь от досады.

Упомянутая «Ла…» шла к ней, заплетя свои длинные и густые седые пряди в высокую прическу. Рядом с ней семенили ее сестры, Кло и Попо. Кло, как всегда, была выкрашена в модные цвета и зачем-то вела за собой маленького единорога, на котором тоже испробовала изыски косметики с Низу, даже копытца его приобрели модной розовый оттенок, а Попо шла в видавшем виды кринолине, бывшим только недавно в ходу у тех самых букашек. Богиня нетерпеливо поднялась, отчего взгляду сестер явились ее старые дряблые ноги в проеме большой дырки, а также украденная у самой себя казенная пряжа.

– Мама? – спросила Ла, подозрительно щуря глаза и устремляя их мимо подола в направлении пряжи. – Это что такое?

Кло, сверкая румянами странного наименования «консилер», улыбнулась и подошла с какой-то затаенной усмешкой. Ни слова ни говоря, она подобралась к подолу матери и потянула вниз. Ткань еще больше разошлась.

– Клото! – одновременно воскликнули богиня и ее третья дочь Попо, которая левой рукой прикрыла кринолин от непрошеных домогательств ветра и сестрицы, а право попыталась включить зонтик для сокрытия румянца стыда, полосовавшего ее щеки подобно садисту.

– А чего ты держишь в руках, ма? – не унималась Клото.

– Это пряжа, – назидательно произнесла Ла и принялась рыться в чемодане. – Матушка, мне кажется, вы совершаете странный и недвусмысленно вредный поступок, о котором мне следует донести согласно Кодексу.

Мать опешила и молча уставилась на то, как ее самая деятельная дочь Лахесис (а это была именно она, и пожалуй, только она и могла терпеть свое имя, если не считать, конечно, Жреца), рылась в отделениях своего огромного дипломата, попутно выронив несколько бумажек.

Наконец она нашла то, что хотела раздобыть – большую увесистую книгу, выполненную Хромым в своей печатне с молчаливого разрешения Златокудрого его брата и заверенную личной росписью Ткачихи – устав Любовника касательно всех непредвиденных случаев, совершавшихся на территории Низа и местами Подпола. У одного из пергаменных листов был загнут угол – видно, что Лахесис несколько столетий копала под мать, намереваясь отправить ее на пенсию в Подпол.

«Пряжа, нецелесообразно использованная для личных нужд, обязана ко взысканию с того, кто ее использует. Штраф за Пряжу… так… нет, почему тут так тщательно описана именно красная, никому не интересен красный цвет, уже давно никто не пользуется раковинами для окрашивания, сказать Афине…»

– Аф-фине! – чихнула Клото. – А зачем ей? Она вообще за модой не следит. И да, скажите ей, что после того, как на Низу устарели идеи коммунизма, никто в принципе не пользуется коврами, а все те дамочки, которым она покровительствует, стали ста-ру-ха-ми.

– Цыц, Кло, пользуются, или для тебя персы не люди? – огрызнулась Лахесис, а Атропос только всплеснула руками и прошептала: «Британский Радж…»