Рииттая - Вересковое сердце

– А как же барсы? – пугается Орис. – И тролли?

Бабушка лишь посмеивается, подкидывая в костёр снопики трав. Легенды гор говорят: в любом камне, дереве и травинке есть живая душа, однако не каждому позволено научиться видеть эти души и говорить с ними. Но дым поднимается вверх, и мир вокруг приобретает новые краски, а Орис не верит своим глазам, ушам, всей себе. Каждый листик, каждый камень, даже воздух – всё вдруг покрывается разноцветными узорами. Некоторые – кружевные и изящные, иные – грубые, рубленные, словно высеченные топором. Какие-то сияют ярко, а другие – совсем блёклые. Красные узоры танцуют в огне, голубые узоры расписывают небо и облака, узорами покрыта даже Айка. Они просвечивают сквозь её одежду, фиолетовые и зелёные, словно сплетённые из лаванды и мяты. Орис смотрит на свои руки и заходится смехом от восторга: она сама будто покрыта светящимися зелёными лианами, на которых расцветают крупные золотые цветки.

– Запомни, моя внучка: всё вокруг нас населено духами. Пока они признают тебя, ни один злодей, ни один колдун с равнин не сможет тебя одолеть.

– Это они и есть? Эти рисунки – это духи, бабушка?

– Да, Орис. Видишь, какого цвета моя душа? А душа того дерева?

Девочка радостно кивает. Её и без того огромные зелёные глаза кажутся почти совсем круглыми, они переполнены восторгом. Она вертит головой, пытаясь разглядеть и запомнить каждую деталь волшебных узоров. Айка улыбается одними глазами. Ей явно по душе любознательность внучки.

– В таком виде они являются людям, – Айка обводит рукой узоры вокруг себя. – Не каждому они покажутся, и травы не всегда помогают. У тебя есть великий дар, дитя. Видеть.

Орис отвлекается от игр с цветком, вязь на котором начинает сиять ярче от её прикосновений, и озадаченно морщит вздёрнутый носик.

– Разве не все умеют видеть?

Айка усмехается.

– Даже смотреть умеют не все, а уж видеть – подавно.

Наутро бабушка чуть ли не впервые улыбается ей по-настоящему – широко и открыто. Они возвращаются в деревню, и все встречают их с немым вопросом на лицах.

– Духи признали эту девочку! – объявляет Айка, сжимая сухой ладонью маленькую руку Орис. – Если мой сын не хочет научить её врачеванию, то, пожалуй, она сгодится как моя ученица!

Никто в деревне никогда не посмеет спорить с Айкой. Она, может, и не староста, но кто такой староста против ведуньи?

Ведунья! Орис ученица ведуньи, она должна однажды стать такой же суровой, непоколебимой, необходимой деревне! Как можно кого-то столь важного сбрасывать со скалы?! Ну что за люди! Сколько времени она убила на обучение, сколько книг и каменных скрижалей прочитала вместе с Айкой, сколько выучила трав и их сочетаний, и всё это ради того, чтобы за три дня до свадьбы быть сброшенной со скалы?

Три дня? Глупая память. До её свадьбы никак не могло оставаться три дня. Почему так мало? Она не помнила. Новый приступ боли в виске заставил Орис мысленно корчиться. Как можно хоть что-то вспомнить, если боль начинает плавить мозги?

Мысленно она быстро переметнулась к более ранним воспоминаниям, любым, какие попадутся. Она с лучшей подругой Таллис валяется на поляне в лесу. Они плетут венки и смеются.

– Так нечестно! – хохочет Таллис. – Эти незабудки вянут быстрее, чем я доплетаю венок, а твои выглядят свеженькими! Ты ведьма!

– Вовсе нет! – Орис высовывает язык. Но спорить глупо: нежные голубые цветочки так и льнут к её рукам, ярче расцветая под её прикосновениями. Она не просит об этом. Само выходит. Такое частенько случается. Ей немного не по себе, но она не показывает этого Таллис. Впрочем, лучшая подруга слишком хорошо её знает. Таллис хитро прищуривается, резким движением выхватывает из руки Орис венок и с хохотом бросается прочь, заставляя её бежать следом. Таллис гораздо быстрее, чем и пользуется. Её издевательский голосок выводит простую деревенскую песенку:

– Как у ведьмы глаза – зелень,

Как у ведьмы сердце – камень,

Руки скованы цепями,

Путь её травой устелен.

Путь до первой ветки бука.

Там мы гадину повесим,

Там тебе и место, плесень,

Вот тебе от нас наука!

Спасибо, память, что соизволила запомнить детскую частушку, но избавилась от недавних событий! Забавно, но детские воспоминания не причиняли ей боли. Орис вновь попыталась вспомнить последние дни – боль вгрызлась в её многострадальную голову с тройной силой. Что ж, очевидно, возвращаться к этому ей не стоило. Воспоминания лежали на самой поверхности, манящие и вместе с тем недоступные. Что всё же с ней произошло? Может, попытаться прорваться через боль, чтобы вспомнить это?