Александр Коренной - Тень Луны

– Просьба принять заявление, – настаивает он.

Интеллигент не торопится уходить. Он встревожен и настойчив в своей тревоге. Собираюсь с мыслями. Что у меня по факту? Гражданин с заявлением о возможном правонарушении, и без справки о больном психическом состоянии. Мои действия по регламенту? М-да, пока опыта действительно не хватает.

– Подождите, пожалуйста, – вежливо предлагаю я ученому-заявителю присесть у стенки, и он покорно отправляется для ожидания своего вопроса. Вариант один, и я набираю номер мобильника.

– Иван Иваныч, разрешите обратиться….

Я излагаю шефу ситуацию и прошу совета. Если кто подумает, что Иваныча, оперативника с двадцатилетним стажем, реально удивить, тот просто не работал в органах.

– Уничтожение Луны?.... Так, слушай внимательно, – посмеявшись, отвечает в трубке шеф четким юридически формализованным языком. – Луна не является собственностью нашего государства и обеспечение ее безопасности не относится к компетенции министерства внутренних дел. Вежливо поблагодари гражданина и предложи обратиться… – Иваныч снова раскатисто захохотал в трубку, – … в ООН. Там ему помогут. – И с удовлетворенным вздохом добавил. – Спокойный день, раз ты ко мне с такой фигней звонишь. Всегда б так.

И, дав пару других наставлений, Мостицкий отключился.

Шеф о посетителе подумал то же, что и я. Мне остается подозвать интеллигента и передать все указанное, но вижу, каким болезненно разочарованным выглядит заявитель, выслушивая отказ в принятии заявления, и подколка Иваныча про ООН застряла у меня на языке. И безмолвно осталась внутри.

Поникший посетитель отвел грустный взгляд.

– Я так и думал. Вы мне не поверили…. – тихо проговорил он.

– Поймите и меня, – добавляю я, но замолкаю, не желая развивать доводы.

Интеллигент замер, словно размышляя, что делать и куда деть свое больное беспокойство о судьбе Луны, а я вдруг проникся неведомым сочувствием к этому пусть не совсем нормальному, но переживающему о мировых бедах человеку. Век интернета, когда пишут все, что придет в голову, выдавая за непреложную истину, может каждого свести с ума.

– Они уже начали похищение картин, – сообщил заявитель, обращаясь куда-то в сторону. Все же делаю вывод, что на сумасшедшего мужик не очень похож. Ясный взгляд, членораздельная речь… – Это значит, что скоро все начнется.

– Каких картин? – уточнил я и поймал себя на мысли, что постепенно втягиваюсь в ход действий интеллигента. И кто они?

– Великих, товарищ младший лейтенант, – объяснил он. – Неделю назад из частной коллекции было похищено полотно Сандро Ботичелли, – заметив мое непонимание, с укором добавил. – Вы сыщик, а не знаете об этом громком преступлении?

Полотно озвученного интеллигентом Ботичелли для меня, не слишком разбиравшегося в живописи, было черным квадратом. Прямо как у Малевича, сплошная темнота. Я ничего о похищении, как и о картине, не знал и не слышал.

– Возможно, на очереди следующее мировое творение, – задумчиво, будто решая некую головоломку, продолжил интеллигент. – Это будет однозначно похищение века. Скоро все о нем узнают, и вы в том числе.

Резкое перепрыгивание от уничтожения спутника к кражам могло подтвердить версию о невменяемости посетителя. Но он сумел создать о себе впечатление – такое, которое толкало меня на другие выводы.

Ему что-то известно. Он взбудоражен и из-за этого не слишком структурировано излагает свои мысли, но чувство подсказывало мне, что отправлять его из отделения рано. Лучше дождаться Иваныча, когда знатный оперативник пообщается со странным посетителем, поставит ему правильные вопросы и позволит сформулироваться фабуле предстоящего дела.

– Если вам что-то известно о подготовке преступления, вы можете сообщить о нем письменно, – проговорил я, пытаясь перевести прием посетителя в конструктивное, формализованное русло.

– Саша, – вдруг назвал меня по имени интеллигент, и волна отчаяния снова прокатилась по его немолодому лицу. После чего я услышал очередное откровение.

– Я действительно не знаю, куда обратиться. Пришел туда, куда ближе всего – в отделение полиции по месту жительства. А куда еще? Меня сейчас в любой инстанции посчитают психом, профессором, на пике научной карьеры сошедшим с ума, и все такое, и еще, чего доброго, изолируют. А сидеть в психбольнице сложа руки в тяжелый для человечества час – этого я допустить не могу. Преступление необходимо предотвратить.