Соня Грин - Город потерянных [litres самиздат]

Что-то просвистело прямо над самым моим ухом. А потом уже обрывистое «а» донеслось не от Анны, а от Соньки.

Я увидела ее руки, постепенно ослабевающие хватку, ее лицо, исказившееся в гримасе боли и ужаса. Сонькины глаза уставились в пустоту, но потом медленно скосились вправо…

– СОНЬКА! – Кир попытался подняться, но снова задохнулся в приступе кашля.

– Сонька! – я рванула вперед, но кто-то заломил мои руки, плотно перевязав их прочной веревкой. Я обернулась назад и увидела ухмыляющегося мутанта-дикаря, держащего в одной из лап лиану, к которой были привязаны мои руки, а в другой – лук, который по размерам достигал полторы меня.

Я пыталась вырваться, вереща и проклиная всех богов, каких только вспомнила. Слезы заполонили лицо. Я кричала и всхлипывала, захлебываясь слезами, как бездомная собака, которая пытается вырваться из рук браконьеров. Сонька, Сонька, Сонька, черт возьми!

Тем временем Анна скинула с себя девушку, и она повалилась в нелепой позе на землю, смотря, как песок рядом с раной в боку, где было воткнуто заточенное деревянное копье, окрашивается в насыщенный красный. Сонька умоляющим взглядом посмотрела на меня. А я поняла, что ничего не могу сделать, чтобы хоть как-то ей помочь, и от этого становилось еще гаже и больнее раз в сорок, нежели чем было до этого.

Еще пару дикарей, размахивая факелами, подбежали к Киру и скрутили его руки, обмотав лианой от кистей до плеч. Он поморщился, но стон сдержал, повиснув в их руках, как тряпичная кукла.

– Это было запланировано заранее! – выкрикнула я. – Вы хуже нацистов!

Анна резко повернулась ко мне:

– Предательство – хуже всего.

И с этими словами подала знак дикарям, чтобы они несли нас обратно к убежищу.

Меня затошнило и замутило, когда в глаза бросились знакомые соляные отложения прямо над головой, а под ногами зашуршала галька вперемешку с песком.

Мы притворились абсолютно тупыми баранами, но как только решетка захлопнулась и последний дикарь, сопровождающий нас на всем пути, отошел ярдов на сто, мы вдвоем с Киром бросились к истекающей кровью Соньке.

– Боже! – я отдернулась от нее. – Да у нее рана дюймов в десять!

– Ох черт, – Кир поморщился. – Да к тому же еще и копье внутри.

Мы уселись рядом, Кир положил ее голову себе на колени. Я видела, что он пытается сдерживать слезы. И я также видела, что у него это ни черта не получается.

– Может быть, попробовать его вынуть? – я взяла копье и аккуратно потянула на себя. Кожа натянулась, кровь хлынула еще больше, чем до этого. Сонька застонала.

Кир снова поморщился.

– Не выйдет. Даже если мы и вынем как-то эту хрень, то Сонька умрет от кровотечения. Остается только замотать чем-нибудь.

Парень огляделся в поисках материи, но, не найдя таковой, схватил за край майки и резко дернул. От основной части отслоилась синяя полоска с надписью it ’ s okay , и он, сложив ее вдвое, аккуратно обмотал вокруг раны.

– Потерпи, Сонька, – он стал поглаживать ее по волосам. – Скоро мы выберемся. Скоро…

Я тяжело вздохнула, слушая, как проточная вода по каплям собирается на концах соляных глыб и падает оттуда тяжелыми камнями.

Сонька может не выжить. Мы можем не выбраться. Я могу больше никогда не увидеть Дэвида. Ох, если бы только у нас была заживляющая мазь…

Я ущипнула себя за переносицу, пытаясь унять пульсирующую боль где-то в глубине головы. Слезы сами потекли из глаз. Ну вот опять, будто им разрешал кто-то.

– У нее поверхностное дыхание, – заметил Кир, – Пульс меньше нормального. Кажется, эта фигня прошла сильно глубоко для того, чтобы причинять неимоверную боль, но достаточно неглубоко для того, чтобы задеть какой-нибудь орган.

Когда он пошевелился, Сонька застонала вновь.

– Я не знаю, но вдруг… – Он запнулся. Отвернулся от меня, сделал вид, что закашлялся. – Если… Если… Но если нет, то, в лучшем случае, рана затянется не меньше, чем через месяц, в худшем – пойдет заражение, и тогда уже…

Все. Похоже, это было последней каплей для Кира, и он в бессилии положил свое лицо в ладони, всхлипывая.

Ну все, это конец. Абсолютно согласна. Что? И ты не будешь меня переубеждать? Ага. Серьезно? Да. Че, прямо серьезно-серьезно? Зачем переубеждать тебя, если и так уже все очевидно? Не знаю… Прости.

Я уткнулась в колени и разревелась. В груди что-то пыталось разорвать меня пополам, так уже, чтобы для справки. Если бы у нас была бы хоть заживляющая мазь – твердила себе я.