Литтмегалина - Синие цветы II - Науэль [litres самиздат]

– Обычные или с ментолом? – уточнила девушка за барной стойкой.

– Обычные. Или с ментолом.

Девушка сморщила нос. Я пожал плечами.

– Какая разница, чем травить себя?

Она посмотрела на меня иронично, пытаясь не показать, что я ей понравился, и слегка покраснела.

– Вам лучше знать.

Мне? О да.

Я зажег сигарету в баре и вернулся в ночь, полную золотистых кругов фонарного света. Они выглядели мягкими и легкими, походили на шары из золотистого пуха. Недавно я наткнулся на своего барабанщика… Он сказал, что фотография для обложки не пригодилась, потому что гитариста бросила его девушка и группа развалилась. М-да, я почти стопроцентная гарантия неприятностей… Создан для ласки и проклятий, возьмете меня себе? Каждую минуту мне приходит в голову одна плохая идея. За час – шестьдесят. За сутки… у меня так себе с арифметикой, но все равно понятно, что много. Я должен занять себя, не давать себе и секунды, чтобы у меня не было времени на глупости. Читать, тренироваться, возможно, продолжить учебу. Что угодно, только не позволять себе соскальзывать вниз. Но иногда у меня возникало ощущение, что я пытаюсь удержаться на вертикальной стене, вонзая в нее ногти.

О венерических болезнях говорят все чаще. Такое ощущение, что они стали более распространены. Я уже дошел до паранойи из-за постоянного страха заразиться. Презерватив приобрел для меня статус талисмана, и скоро я буду соглашаться целоваться только сквозь него. Ох, сколько же можно быть такой блядью, Принцесса, Эль? Надо успокоиться. Ирис прислала мне свою очень редкую пластинку с единственной песней – «Куда унесет океан». Она хотела сделать мне приятное. Я плакал полтора часа.

Моих друзей становилось все меньше, но новые люди пребывали непрерывно и даже как будто бы в большем количестве. В газетах писали, что клубы превращаются в арены смерти. Наверное. От музыки теперь требовали агрессии, и мелодии, нежные и аккуратные, как полоски крема на торте, теряли популярность. Звездных девочек вытесняли парни, все либо с лохматыми волосами, выкрашенными в разъедающие глаза цвета, либо лысые. Они были натуралами, но к нашим относились терпимо, и пропагандировали легкие наркотики, тогда как сами сидели на тяжелых. Вместо нормальных музыкальных инструментов у них были всякие электронные штуки разной степени громоздкости, с помощью которых они выстраивали лавину звука, сносившую все на своем пути и вымывающую мозги на ура. Я подозревал, что скоро они будут повсюду. Как вы называете этот какофоничный кошмар? «Рёв»? Идите в жопу.

Я приближался к двадцати одному году, но иногда мне казалось, что мне по-прежнему восемь. Или сто двадцать восемь. Что мне с собой делать? Как избавиться от страха одиночества? Даже когда я никого не хочу видеть, мне отчаянно нужно, чтобы кто-то держал меня за руку.

Я забыл, что у меня во рту уже есть сигарета, и впихнул вторую. Однажды я смогу разобраться с собой, своими призраками, своей жизнью, со всем.

Ну или не смогу.

~ озарение; внезапное понимание сути проблемной ситуации и обнаружение ее решения ~

– Подыскивая оправдания, я продолжал встречаться с тобой, но со временем мне стало сложно отрицать, что я привязался к тебе. Мне не хотелось втягивать тебя в обреченные отношения, и я решил бросить тебя.

Перед моими глазами все еще стояла его история: оголенные тела, накрашенные лица, аудиокассеты, шприцы и ночные огни. Как он и планировал, он смог вызвать сочувствие. Но одновременно, сам того не желая, подтвердил мои худшие опасения. Он смотрел на меня, уверенный, что теперь-то меня не потеряет.

– Я пытался быть счастливым. Действительно, пытался. Ты видишь?

Я покачала головой.

– То, что с тобой произошло, ужасно, Науэль. Но позже судьба неоднократно протягивала тебе руку. Она предлагала тебе настоящую любовь, снова и снова – ты хотя бы понимаешь, что далеко не каждый в жизни получает такой дар? Но тебе он доставался легко, и ты не ценил его по-настоящему. Когда-то ты решил, что испорчен и не заслуживаешь ничего хорошего, и с тех пор вел себя соответственно. Со временем черви, взращенные в собственных мозгах, стали тебе дороже кого бы то ни было. В действительности ты не нуждался в другой компании. Ты просто хотел, чтобы кто-то напомнил тебе, какая ты грязь. А потом ты убил человека, и все стало еще хуже. Ты превратился в преступника, избежавшего наказания, но не мук собственной совести. Твои болезненные сверхидеи самоуничижения и самонаказания достигли грандиозных масштабов. Ответь мне на один вопрос: почему ты не сдался, совершив тот выстрел?