Дина Смоленцева - Таинственная шкатулка, или Выбор за тобой

– Маша, – тихонько позвал я жену. Она заворочалась, но не просыпалась. Я еще раз позвал ее и потряс за плечо. На этот раз она откликнулась.

– Маша, мы где?

– Мы у Катиной бабушки, – сонно пробормотала она.

– Какого черта мы тут остались на ночь?

– Ты разве не помнишь?

– Нет.

Маша зевнула, потом принялась объяснять.

– Мы сидели за столом, пили чай, потом тебе стало нехорошо, ты захотел прилечь и мы с бабулей тебя уложили на свободную кровать.

– А они с Катей где?

– Они в соседней комнате.

– Во сколько это произошло?

– Не помню. Часов в девять, наверное.

– Что вы потом делали?

– Ничего, я тоже сразу спать пошла – усталость почувствовала. Наверное, это потому, что мы в деревне.

– Надо домой собираться! – обеспокоился я.

– Да, я тоже так думаю.

Мы встали из теплой кровати и поежились – печь за ночь остыла и в комнате стало довольно холодно. Одевшись, мы вышли в комнату, где спала Катя, поискали глазами бабку, но ее постель была пуста. Тогда мы вышли на кухню, где горел свет. Бабки и здесь не было.

Вдруг дверь отворилась и она, в сбившемся платке и с вылезшими из под него седыми волосами, с охапкой березовых дров в руках, зашла в избу. Увидев нас, старуха вздрогнула, затем тут же пришла в себя, бросила дрова перед печью и быстро прикрыла крышкой небольшой медный таз, стоящий на печке.

– Проснулись, ребятки! А я думала, вы встанете не раньше обеда! Катенька так и делает! В одиннадцать часов встает. Я за это время уже все дела по дому успеваю сделать.

– Бабушка, мы, пожалуй, домой поедем.

– А чаю попить? – всплеснула руками старуха.

Маша хотела что-то сказать, но я опередил ее.

– Нет, спасибо! Мы не успеем, мне надо к восьми на работу, а Маше – на учебу. Так что поедем мы в город. Спасибо вам, что позвали нас.

– Да за что спасибо! Катенька так и не захотела с вами поговорить, видать совсем девчушке плохо. Вы не обижайтесь на нее. Вот придет в себя, выздоровеет, потом и поговорите, как следует. Мне ее так жаль, бедная девочка!

– Пожелайте ей от нас скорейшего выздоровления!

– Конечно, ребятки!

Мы оделись и вышли во двор. Морозный воздух сразу принялся щипать нос и щеки. Собака, увидев нас, выскочила из будки, звеня цепью, и громко залаяла.

– Но! Пшла, – замахнулась на нее бабка кулаком. Собака, поджав хвост, забежала в будку, и, как вчера, косилась на нас и скалила зубы до тех пор, пока мы не вышли за ворота. Бабуля попрощалась с нами, потом закрыла дверь и потопала в избу.

Автомобиль встретил нас замерзшими стеклами. Мы минут пятнадцать прыгали в свете фар на холоде подле него, очищая стекла и ожидая, пока двигатель прогреется. Хорошо еще, что он завелся сразу, без вчерашних фокусов.

Наконец, мы сели в машину и двинулись в город.

– Тебе ничего странным не показалось? – спросила Маша у меня.

– Только поведение Кати. Я думал, она хочет нас видеть.

– Я тоже так думала. Ведь бабуля, когда звонила, сказала, что Катя соскучилась.

– Да, странно, – пожал я плечами. – Хотя ей нездоровится до сих пор, она совсем плохо выглядит. Тем более такое произошло… А бабка вроде нормальная и чай у нее вкусный.

– Это точно! Но… Только знаешь, я ведь чутко сплю, и мне показалось, что в комнате кто-то был, пока мы спали, – осторожно предположила моя жена.

– Хм, может домовой? – ухмыльнулся я. – В деревнях такое часто бывает.

– Все шутишь? – покачала головой Маша.

Поездка к бабке и ее слова о мертворожденном малыше сильно повлияли на меня. В моей голове словно кто-то перепаял проводки и от этого я чувствовал себя не в своей тарелке. Я не мог спокойно есть, спокойно спать, спокойно общаться с коллегами по работе. Вот и сегодня, спустя неделю после поездки в деревню я сидел на кухне за столом и курил одну сигарету за другой, бездумно уставившись на фонарь на крыльце отдела вневедомственной охраны. Маша сидела в комнате на диване, поджав под себя коленки, и читала какой-то учебник – наверное, готовилась к семинару.

Мне не давали покоя слова бабки о моем мертвом ребенке. Наверное, я горевал не меньше, чем любая мать, потерявшая свое еще не родившееся чадо. Казалось бы, мне – мужчине, у которого есть жена, носящая моего дитя под сердцем, надо бы радоваться. Но я думал совсем о другом ребенке – том, которого родила бы Катя. Интересно, на кого он был бы похож? И кто это был – мальчик или девочка? Мне становилось больно оттого, что я никогда не услышу его смеха, не увижу детских наивных глаз, не буду радоваться первым шагам. Иногда мне казалось, что произошедшее с Катей – дурной сон и меня немного отпускало, но потом я понимал, что это реальность – и все начиналось сначала.