Коллин Глисон - Механический скарабей

Мне придется заставить Грейлинга обыскать дом, если леди Изабелла «откажется» нас принять. А если точнее, когда дворецкий обнаружит в конце концов, что ее дома нет.

– Мисс Холмс, – произнес инспектор Грейлинг, глядя на меня с высоты своего роста, – пожалуйста, объясните мне, что происходит.

После нашей поездки на пароцикле его волосы были взъерошены, и я не могла не вспомнить, как мои ноги прижимались к его ногам и как он управлял этой чудовищной машиной.

Я услышала звук шагов.

– Эмброуз! Что-то случилось? Что ты здесь делаешь в столь поздний час?

Мое сердце рухнуло при звуке голоса леди Изабеллы. Я обернулась, не в состоянии скрыть изумление. Все мое тело застыло и онемело.

– Леди Косгроув-Питт, вы здесь… – мои губы едва двигались.

Это невозможно.

– Конечно я здесь. – она смущенно и ошеломленно смотрела то на меня, то на Грейлинга.

Я залилась румянцем настолько, что, казалось, от меня пошел пар, но при этом руки и ноги оставались ледяными.

– Сейчас почти час ночи, – добавила она.

Я в отчаянии ее рассматривала, пытаясь найти хоть какие-то признаки того, что она только что была в центре пожара. На ней были длинная ночная рубашка и свободный халат, а волосы собраны в лежащую на плече косу. Я не увидела следов грима или какой-либо грязи на обутых в домашние туфли ногах.

Как я могла ошибиться?

– Мне жаль, что мы вас побеспокоили, леди Изабелла, – извинился Грейлинг.

Его голос стал жестче, когда он заговорил, и я услышала проступающее в интонациях замешательство:

– Мисс Холмс… м-м-м… мы думали, что это срочное дело.

Наконец ко мне вернулся голос:

– Я только что узнала о Лилли Кортвилль и хотела выразить свои соболезнования. Насколько я знаю, вы были близки к их семье.

Я больше не смогла ничего придумать. К тому же тяжелый взгляд Грейлинга продолжал на меня давить.

Леди Изабелла посмотрела на меня. Я еще раз взглянула на нее, тщетно пытаясь найти в ее глазах хоть какое-то признание, что мы были лицом к лицу менее часа назад.

– Да, действительно. Такая трагедия, – проговорила она успокаивающим голосом, что привело меня в еще большее замешательство.

– Вы по этой причине меня разбудили?

– Я… я прошу прощения, миледи. Я… э-э-э… не знала, что сейчас так поздно.

– Мои извинения, леди Изабелла, – произнес Грейлинг. – Мы сейчас уйдем. Пожалуйста, передайте дяде Бельмонту мой поклон.

– Конечно, – любезно ответила она.

Дверь позади нас закрылась, и Грейлинг одарил меня долгим тяжелым взглядом, в котором, к моему удивлению, не было ни осуждения, ни гнева, лишь раздражение, немного смущения и беспокойство.

– Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы просто искали повод прокатиться на пароцикле.

Я не могла смотреть на него.

Я была неправа.

Очень неправа.

Как я могла совершить такую ошибку?

Потрясенная своим унижением, я мало что помнила о последующей поездке домой. Грейлинг настоял на том, чтобы отвезти меня только туда, и больше никуда. А я была слишком ошеломлена, чтобы спорить.

Я понятия не имела, в каком часу зашла к себе, но ночь все еще не закончилась.

Как я могла ошибаться?

Как я могла совершить такую ошибку?

Я зашла в пустую комнату моей матери. Серебристый луч лунного света просочился на лоскутное одеяло, и я опустилась на холодную, но гостеприимную кровать. От одеяла исходил едва уловимый аромат, и я поняла, что это запах моей матери.

Все внутри меня неприятно сжалось, горло начало саднить. Я даже не могла вспомнить, когда последний раз чувствовала себя такой больной, потерянной и опустошенной.

За исключением того дня, когда она нас бросила.

С того места, где я сидела, я бросила взгляд на туалетный столик. Серое, мрачное освещение подчеркивало несколько вещей, которые остались от матушки: маленькая серебряная шкатулка для драгоценностей, сломанная расческа, два гребня из красного дерева и кусочек шнуровки длиной не больше запястья. Я знала, что ее гардероб так же пуст.

Почему, матушка?

Что со мной не так?

Я всегда думала, что она бросила меня, потому что во мне было слишком много от Холмсов.

Но после сегодняшнего вечера я поняла, что во мне Холмсов недостаточно .

Я проснулась вялой и больной, свернувшись калачиком на помятом лоскутном одеяле своей матери. Миссис Рэскилл ничего не сказала, когда я приковыляла в свою комнату, чтобы умыться и переодеться. Я заметила сочувствие в ее взгляде, но решила не обращать внимания.