Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

На ноту си…

Кто-то измышляет этот мир, а мы воображаем, что он существует на самом деле. Время – часть этого сна, оно – всего лишь иллюзия, но если мы осмелимся посчитать время прерывистым, то существа и события утратят для нас начало, середину и конец. Я одновременно и плод, и молодая женщина, и старушка. Нет, шире: я один из сперматозоидов в мошонке у отца и одновременно труп, зарытый на кладбище под надписью «Лукреция Немрод». И даже шире того: я – желание в голове матери и воспоминание в головах тех, кто меня любил.

У нее ощущение безмятежности.

Я гораздо больше своего «я» .

Взлет продолжается. Страха нет. На каком-то уровне их сердца перестают биться.

Что происходит, думает он.

Что происходит, думает она.

Это длится секунды, кажущиеся годами.

Потом запускается движение вспять. Сердце оживает и отсоединяется от мозга.

По мере спуска все забывается. Счастье улетучивается, знание растворяется, потому что еще рано, время обладать этой информацией для них еще не настало. Можно расслабиться.

Они миновали мыс и чувствуют себя тупицами. Они знают, что никогда не смогут изложить свои ощущения, потому что нет таких слов, чтобы хоть в малой степени выразить их силу.

Они смотрят друг на друга и прыскают.

Напряжение проходит. За одним приступом смеха следует другой, за волной волна, приливы и отливы. Они смеются, потому что понимают, что все сводится к насмешке. Смеются, потому что обращают в шутку всякую трагедию. Смеются, потому что в это мгновение больше не боятся смерти. Смеются, потому что в это мгновение к ним не имеет отношения вся человеческая трагедия вокруг.

Они смеются, потому что им смешно смеяться.

Но вот и приземление. Хохот превращается в кашель, как у старых захлебывающихся авиамоторов.

– Что нас до этого довело? – бормочет Лукреция.

– Меня – четырнадцатая потребность, «любить Лукрецию Немрод».

– Ты сказал любить?

– Нет, не думаю.

Лукреция еще посмеивается, встряхивая длинными рыжими волосами в микрозавитках, пропитанных потом. Миндалевидные глаза теперь не изумрудные, а красновато-коричневые с золотистым отливом. Тело в жару и во влаге. На лице крайнее расслабление, как будто распрямились все мускулы под кожей.

Ей понятна сдержанность друга.

– Со мной впервые такое.

– И со мной. Это как открытие новых ощущений, совершенно неведомого мира.

– Обычно этому можно поставить максимум… скажем, шестнадцать из двадцати.

– А тут?

– Тут все восемь тысяч из двадцати.

– Четырнадцатая потребность, говоришь?

– Думаю, мы умудрились простимулировать и даже преодолеть «Последний секрет», причем без всяких трепанаций и вживлений в мозолистое тело. Просто взяли и сделали это, – говорит Исидор, снова осыпая поцелуями ее разгоряченное тело.

Лукреция с улыбкой просит лакричных ирисок, они помогут прийти в себя. Он лезет в карман смокинга и дает ей пакетик.

– Не знаю, удастся ли воспроизвести этот трюк. Если честно, это было потрясающе! – признается она, отправляя в рот целую горсть.

Они долго молчат, стараясь удержать богатство чувств. Наконец, Лукреция произносит:

– Думаешь, это еще не все? Есть еще и пятнадцатая мотивация?

Он немного медлит, потом отвечает утвердительно.

– Какая?

– Только что я испытал странное чувство, захлестнувшую меня волну чистого сладострастия. А сразу после нее, как отдачу – кое-что совершенно иное. Чувство огромной полноты, а потом головокружение, как от способности объять мыслью всю вселенную. Как будто, очутившись в новой наблюдательной точке, я обнаружил, что неверно воспринимаю масштаб предметов.

Как у меня – со временем. Он увидел в пространстве то, что я видела во времени, думает Лукреция.

Исидор Каценберг пытается уточнить свои ощущения:

– Кажется, что все гораздо обширнее. Наша планка – не метр семьдесят по вертикали. Земля – не всего лишь планета. Все сияет и устремляется в бесконечность. Пространству нет предела.

Времени тоже , думает она.

Лукреция тянется за последней сигаретой, закуривает, глубоко затягивается, выдыхает кольца, восьмерки, ленты Мебиуса.

– Ну, и как же ты отвечаешь на вопрос, что побуждает нас действовать?

Он произносит уже обычным голосом:

– Назовем эту новую мотивацию расширением сознания. Возможно, она сильнее всех других. Потому у нас получилось. Это превыше слов, это трудно объяснить.

Она сверлит Исидора взглядом.