Алиса Дорн - Сыщик и канарейка [litres]

Он был равнодушен к людям, которые пошли на преступление ради выгоды. Отправлял на гильотину тех, кто убивал из убеждений. Но раз за разом находил оправдания тем, кого толкнуло на убийство сердце. Лидия помнила, как он впервые позвонил ей после расставания. Стоял промозглый ноябрь, и новость о выловленном в реке обезглавленном трупе барона Фрейбурга будоражила город.

Тогда стараниями Виктора лишились жизней двое, и не рожденный еще ребенок сразу стал сиротой. Он чуть не проклял себя за это.

И после этого переживал, считая себя плохим человеком…

– И все же ты пошел работать в полицию.

– Не по своему выбору. Традиции, Пех их побери. Кто-то должен изображать преемственность, пока Шон не вырастет. А в действительности… – продолжил он. – Я слишком похож на этих людей, чтобы судить их. Ты знаешь, в этой ситуации я бы поступил так же.

– Надеюсь, не так же, – печально улыбнулась она.

Четыре трупа, четыре жизни, оборвавшиеся даже не на середине. И все потому, что одна сестра сделала выбор, а вторая не смогла его принять.

– Возможно. Но если бы кто-то убил близкого мне человека, я бы тоже отомстил.

Они оба знали, что он говорил правду.

– Посмотри на меня, – попросила она. – А теперь послушай. Это был выбор. Твой выбор. Никакие не традиции. И знаешь, почему ты его сделал? Потому что тебе прекрасно известно, что в погоне за возмездием страдают невинные люди. И ты мог бы оправдать для себя леди Хоторн, если бы она убила Герге, но на самом деле ты знаешь, что она виновна. Она забрала жизни тех, кто по большому счету не имел отношения к смерти ее сестры. А это непростительно ни при каких обстоятельствах. Поэтому ты пошел в полицию. Этих людей тоже должен кто-то защищать.

Убедить Виктора ей не удалось.

– Все бессмысленно, – пробормотал он. – Люди убивают себя, убивают друг друга, а все, что я могу сделать, – это отправить на казнь еще пару человек, добавляя их к счету.

– Неправда, – возразила Лидия. – Ты спасаешь жизни. Сколько их, тех, кто избежал смерти, потому что ты нашел убийцу? Возьми, например, леди Гринберг: она все еще жива. Благодаря тебе.

Его рот дернулся, будто он готовился опротестовать ее слова, но вместо этого Виктор предпочел кисло согласиться.

– Спасибо, – неуверенно произнес он.

– Пожалуйста.

Им обоим было известно, что этот разговор ничего не изменит. Что Виктор все так же будет считать виновными в произошедшем не только леди Мэриголд, но и Герге, и будет мучиться от того, что Герге, без которого не началось бы безумие, стоившее жизни шестерым, не понесет никакого наказания. Но одной цели Лидия этой беседой добилась: заставить его отбросить тяготившие мысли, напомнить, что иногда смерть может действительно спасти жизни, каким бы парадоксом это ни представлялось.

Сегодня вечером этого было достаточно.

– Так зачем ты пришла? – напомнил Виктор, отвлекаясь от переживаний.

Он встал и по очереди зажег все светильники, отчего в комнате стало уютнее и даже теплее. Добрый знак, означавший его окончательное возвращение в мир живых.

– Вот, – протянула она ему папку. – Все, что ты просил.

Под картонной обложкой скрывались фотографии, копии документов, черновики так и не написанных статей. Все, что было известно о Марии Доротее Эвелин Гринберг, младшей дочери пятнадцатого барона Гринберга. И ничего, что могло бы заинтересовать полицейского.

– Немного, – заметил Виктор, пролистывая досье.

– Я предупреждала. Что ты вообще ищешь?

Он пожал плечами, уходя от ответа.

– Здесь этого нет. Ты все смотришь на часы, – заметил он.

Лидия с досадой спрятала руку за спину.

– Не думала, что так у тебя задержусь.

Намек был очевиден. Виктор вскочил с кресла, в которое опустился, рассматривая фотографию с Весеннего бала.

– Пойдем, найду тебе кэб.

– Не стоит, – смутилась Лидия. – Меня ждут.

В комнате повисло неловкое молчание. Наконец он усмехнулся:

– Значит, это конец?

– Конец давно наступил, – с грустью улыбнулась ему Лидия. – Просто ты отказывался это замечать.

Доктор

– Как вы себя чувствуете? – спросил я, занимая место напротив леди Эвелин.

Мы сидели в том же кабинете, где обнаружили ее тогда. Она еще была бледна и слаба, и, забравшись с ногами в старое дубовое кресло, слишком большое для нее одной, казалась поразительно хрупкой. Но для человека, несколько дней назад лишь чудом избежавшего смерти, держалась удивительно хорошо.