Алиса Дорн: Сыщик и канарейка [litres]

Несмотря на его заверения, беспокойство не отпускало меня.

– Кенари, – понял я, что напоминало мне название цветов. – Когда на островах только стали появляться курорты, их рекламировали как «рай на востоке». – Эйзенхарт смерил меня внимательным взглядом, пытаясь понять, к чему я клоню. – А канареек стали называть райскими птицами.

Что, если в этот раз цветок не оглашал причину смерти, а указывал на следующую жертву?

Доктор

На этот раз убедить Эйзенхарта оказалось не так просто. Дошло до того, что я сам взял телефон в руки. Леди Эвелин не подходила к аппарату, взявший трубку дворецкий заявил, что леди велела ее не беспокоить.

– Может, ей просто надоели мои звонки? – предположил Виктор.

Или с ней что-то случилось.

В конце концов мне все так надоело, что я отправился к леди Эвелин сам. Кэбмен высадил меня возле знакомого особняка – при свете дня тот казался не менее мрачным, чем в прошлый раз, – где я незамедлительно попал в руки дворецкого. Разумеется, он не горел желанием меня впустить. В тот момент я был слишком настойчив для приличного посетителя. Удивлен, что меня не спустили с крыльца до того, как…

– Пропустите его, – потребовали у меня за спиной. – Полиция.

Я обернулся и увидел Эйзенхарта.

– Ты думал, я оставлю тебя одного? – криво ухмыльнулся он мне и вновь обратился к дворецкому: – Детектив Эйзенхарт. Мне необходимо срочно увидеть леди Эвелин Гринберг. Этот человек со мной.

На затянутого в форму мужчину это не произвело никакого впечатления.

– Исключено. Но вы можете оставить свою карточку, и лорд Гринберг вызовет вас, когда сочтет нужным.

– Послушайте, – недовольно засопел Эйзенхарт. – Вы, должно быть, не поняли. Полиция, – он вновь помахал перед носом дворецкого медным жетоном.

– Прекрасно понял вас с первого раза, детектив.

– Я должен сейчас же войти в дом. Пропустите.

– Только если покажете ордер.

Мы бы пререкались дольше, если бы в доме не закричала женщина. Этого было достаточно, чтобы мы с Эйзенхартом одновременно метнулись наверх. Все это время я удивлялся, что леди Эвелин не вышла на шум сама. Теперь я знал почему. Мы нашли ее в кабинете. Леди Эвелин лежала на полу возле письменного стола.

– Она жива, – пульс под моими пальцами бился с пугающей частотой. Я осторожно похлопал ее по щекам. – Эвелин! Очнитесь!

Веки дрогнули, лицо исказила боль.

– Доктор, – сфокусировала она взгляд на мне.

– Помоги перенести ее на диван, – потребовал я у Эйзенхарта.

– Нужно вызвать врача!

Я обернулся: девушка, чей крик мы услышали, стояла в дверях, испуганно прижав руки к груди.

– Вызывайте. Только скажите, чтобы поторапливался: иначе, боюсь, он может не успеть.

С дивана донесся смешок.

– Вы всех так утешаете, доктор? – слабо прошептала леди Эвелин.

– Все будет хорошо, – пообещал я, подходя к ней.

Мне не нравилось то, что я видел. Пульс под сто пятьдесят. Редкое, затрудненное дыхание. Серое от бледности лицо. Расширенные зрачки. Судороги. Острая боль. Рвота. Это было отравление – но что именно его вызвало?

Я обратил внимание на кофейный столик, стоявший чуть поодаль. Похоже, чаепитие закончилось совсем недавно, слуги даже не успели убрать посуду: тарелку с морковным кексом, две чашки, одну из которых украшал отпечаток бледно-розовой губной помады… Я схватил вторую. К счастью, в ней оставался чай.

– Что там? – напряженно спросил Эйзенхарт, наблюдавший, как я допиваю отраву.

– Цикута.

Неизвестная дама ее не пожалела. Удивительно, как леди Эвелин была еще жива.

Эйзенхарт побледнел.

– «В моей смерти будешь виноват ты», – пробормотал он.

– Понадобится промывание желудка, – я обратился к дворецкому. – Велите подогреть воду. Много воды. Принесите порошок активированного угля или хотя бы угольные бисквиты. Заварите крепкий кофе. Если в доме есть барбитуратовое успокоительное, принесите и его на всякий случай.

Мои указания не нашли отклика, пока леди Эвелин не подозвала девушку к себе.

– Дора… – никто из нас не слышал, что она прошептала, но блондинка кивнула и бросилась прочь из комнаты, выталкивая вслед за собой и дворецкого.

Через минуту она вернулась и протянула мне шкатулку с лекарствами. На пожелтевших от времени картонных упаковках стояла храмовая печать: первое время после воскрешения людей, как правило, мучили ужасные кошмары, поэтому дрозды не скупились на снотворное. Похоже, кто-то из родственников леди Эвелин умер не своей смертью и был возвращен в наш мир. Но сейчас было не время об этом думать.