Роберт Беннет - Город клинков

Тут она поднимает к небу меч и кричит:

– Я – битва! Я – смерть! Я – неизбывная печаль! Смотрите на меня! Смотрите на меня, умоляю вас, смотрите!

Мулагеш поднимает меч. Ощущение такое, что он тянет ее руку за собой, словно она – всего лишь сосуд, инструмент для него. Он хочет, чтобы она повернулась и обрушила его на крепость, обрушила удар такой силы, чтобы даже самая скала под ним раскололась, а затем повела этих воинов вперед, через Вуртьястан, вниз по Солде, через Континент и далее по всему миру.

Она же говорила, что сделает это. Она именно это им обещала. Именно в этом она клялась им, именно этого они ждут от нее.

И все же какая-то часть ее сопротивляется, и единственная мысль ее – как же я устала от этого всего.

И когда эта мысль проскальзывает у нее в голове, она вдруг понимает: а ведь не она держит меч, а он держит ее, словно загнав в большую темную пещеру, где она – лишь крошечное существо, потерявшееся во тьме и во тьму заключенное.

Меч наливается злой волей.

«Нет», – говорит она ему.

Он хочет ударить. Он хочет отделять плоть от кости. Он хочет расколоть землю надвое.

«Нет», – говорит она ему.

Мысли и желания всех ее воинов стекаются к нему, тянут его к себе, умоляют прийти в движение, быть той силой, что они должны были встретить.

Рука ее дрожит, сопротивляясь воле меча. Нет! Нет, я не позволю!

Их мысли налетают на нее волной бормотаний: «Ты должна! Ты должна, должна! Мы сделали все, как ты требовала. Мы стали такими воинами, как ты хотела! Теперь дай нам то, что мы заслужили! Дай нам обещанное!»

Она из последних сил удерживает меч. Он тяжелый, очень тяжелый, словно в ее руке сама луна, ее воля против воли бесчисленных мертвых.

А потом… Как там они говорили?.. Мы стали такими воинами, как ты хотела?..

А в Городе Клинков Валлайша Тинадеши сказала: «Тебе-то уж положено знать, что война – это искусство со своими приличиями и правилами. Она отчаянно цепляется за правила и традиции – и это можно использовать против нее».

Да.

Она поворачивает запястье, направляет острие меча вниз и, призывая всю его силу, вгоняет в утес у себя под ногами. Камень поддается, словно мягкий хлопок.

Почва под ногами вздрагивает, угрожая обрушиться. Но не обрушивается.

Воины на кораблях смотрят на нее, не зная, что делать. Почему она не выполняет обещания? Почему не дает им разрешения на последнюю битву?

Мулагеш глядит на бухту, сжимает зубы и выдергивает меч из камня.

Каким-то образом клинок понимает, что она хочет сделать, и кричит: «Нет! Нет! Ты не можешь, ты не должна так поступать!»

Она подавляет его своей волей, вливая в него всю, до донышка, решимость изменить, развернуть, раскрыть, переопределить и переписать его и все, что за ним стоит, – и эта невидимая, мучительная битва исчерпывает ее силы и едва ли не убивает.

Меч кричит: «Я должен убивать! Я сделан для битвы! Я откован для войны!»

В ответе Мулагеш слышен холодный звон железа: «Времена изменились».

И она завершает начатое. А потом разворачивается к воинам внизу.

Она начинает говорить, и голос ее срывается от ярости.

– Слушайте меня, дети мои! Слушайте! Вы многих убили, завоевали многие страны! Вы выиграли бессчетные битвы и вели бесчисленные войны! – Голос ее все крепнет и становится подобным громовым раскатам. – Теперь я спрошу вас: вы мародеры – или слуги? Делитесь ли вы силой или приберегаете ее только для себя? За что вы сражаетесь? За то, чтобы уничтожать и разрушать, – или за то, чтобы сделать мир лучше? Ваш клинок – он часть души или тяжкое бремя, инструмент, который требует осторожности? Вы солдаты, дети мои, или дикари?

Над бухтой стоит тишина, нарушаемая лишь треском пламени и плеском воды. Адепты стоят на палубах кораблей и смотрят на нее с изумлением.

И тут один из них обращается к ней:

– Матерь наша, матерь наша! О чем ты говоришь? Что ты описываешь? Солдат не таков! Он не дает, он берет! Он не служит, а заставляет служить других! Солдат не делится властью, но берет ее себе, вырвав из рук тех, кто смеет заявить на нее право! Солдат никогда не дает, никогда не служит! Солдат сражается, чтобы убивать, требовать, забирать и завоевывать! Вот каковы мы!

Мертвые бормочут слова согласия, и их тихие голоса плывут над водами.

Мулагеш склоняет голову. Ее неудовольствие, гнев и презрение ярко разгораются в ней, и меч отражает это, вспыхнув ярче, чем полуденное солнце, – теперь он белый клинок чистого света, подобный утренней звезде.