Роберт Беннет - Город клинков

Ее лица.

Глава службы безопасности ЮДК Лем, измученный и бледный, смотрит, как бесконечные вереницы жителей и служащих ЮДК взбираются по горным тропам. Гавань под утесами уже вся залита нездешним призрачным светом, который источают боевые корабли. Скоро они будут здесь. Впрочем, где же можно укрыться от армады, несущей по волнам армию таких чудовищ?

И тут кто-то в ужасе вскрикивает:

– Смотрите! Смотрите!

Они оборачиваются на запад, чуть западнее, чем форт Тинадеши, и видят, как на фоне ночного неба вырастает огромная темная фигура. Снизу ее подсвечивает сияние кораблей и пляшущее над подбитыми ладьями пламя. Но даже в этом неверном свете различимы бесстрастное, безжалостное металлическое лицо с темными провалами глаз и огромный, устрашающих размеров меч в ее единственной руке.

– Нет, – шепчет Лем. – Нет, не может быть. Этого попросту не может быть! Она мертва! Все знают – она мертва!

И тут он слышит новый звук – перекрывая грохот пушек, и треск пламени, и вопли ужаса, со стороны бухты доносится клич бесчисленных воинов, что стоят на палубах кораблей. Они выкрикивают одно и то же слово, точнее, имя, и так рождается древний, мерный, как удары боевого барабана, клич:

– Вуртья! Вуртья! Вуртья!

Солдаты в крайней западной башне в ужасе смотрят на то, как у них на глазах вырастает гигантская, практически заслоняющая им вид на море фигура. Откуда она взялась, непонятно, – словно сама собой из скалы проросла. На широких плечах ее – кольчуга с латными пластинами, каждая из которых украшена чеканкой с жуткими и страшными сценами. Пламя над кораблями в бухте подсвечивает ее снизу, и чудище выглядит адским выходцем из самого страшного сайпурского кошмара.

Богиня войны, Божество смерти, возродившееся к жизни на диких утесах в самый темный для Сайпура час.

– Во имя всех морей, – шепчет Сакти. – Во имя всех морей… этого попросту не может быть!

Один из техников оборачивается к капитану Сакти:

– Нам… э-э-э… стрелять, сэр?

Другой техник возражает:

– Мы не можем стрелять по ней! Она слишком близко! И стоит под неподходящим углом!

Все оборачиваются к Сакти.

Тот вздыхает:

– Ох ты ж мама дорогая…

Мулагеш стоит и смотрит на армаду кораблей и на воинов, скандирующих ее имя – вернее, то имя, которым ее называет меч. Трудно понять… он вообще много чего говорит ей, шепчет, убеждает: надо радоваться, надо исполниться яркой, счастливой ярости, ибо она воссоединилась со своей армией, с теми, кто построил ее империю.

Но Мулагеш может думать только о лежащем у ее ног теле – и о тех других мертвецах, что она оставила за собой.

Она делает вдох и громко кричит морю:

– Дети битвы! Дети Вуртьи!

Воины вопят и подвывают от свирепой радости.

Она вопит в ответ:

– Смотрите на меня! Смотрите на меня и слушайте мою волю!

Тут все крики стихают – воины ждут, что она скажет.

Она орет:

– Я – Императрица Могил! Я – однорукая Дева Стали! Я – Королева Горя, Я – Та, что расколола землю надвое!

Мир вокруг продолжает как-то странно дрожать, очертания предметов то и дело меняются. Она ощущает себя огромной, прямо-таки гигантской, титанических размеров фигурой, достающей головой до неба, – и одновременно чувствует, как по щекам текут горячие, мокрые, самые настоящие слезы.

– Я – война! – кричит она. – Я – чума и я – мор! Я оставляю за собой океаны крови! Я – смерть, я – смерть! Слушайте меня, смотрите на меня, ибо я объявляю свою волю, ибо я – смерть, я – смерть, и ничего более!

Жители Вуртьястана в ужасе смотрят на скалы и слушают гулкий голос, который эхом доносится до них по воде. Фигура на утесе вскидывает руки к небу, словно призывая на себя молнию.

И снова кричит:

– Я убила бессчетное число солдат! Я оставляла их гнить на поле битвы, и их матери так и не узнали, где полегли их сыновья! Я убивала, даже когда они умоляли меня о пощаде! Я обрушивала врата городов и слушала рыдания их жителей! Несть числа злодеяниям, что я совершила! Слышите ли вы меня?

Толпа вуртьястанцев молчит, и тут люди почему-то начинают плакать, вслушиваясь в летящий над водой голос. Лему становится тоже как-то не по себе – в этих словах нет угрозы, и звучат они не как объявление войны, а как полная боли и печали исповедь.

Голос завывает:

– Я убивала женщин! Я убивала детей! Слышите вы меня? Слышите? Все это я делала! Я сжигала их дома, я убивала их в их постелях! Я уходила, слушая, как они оплакивают своих близких! Я бросала детей замерзать в темные зимние ночи! Я совершила все эти ужасные злодеяния и тысячи других!