Роберт Беннет - Город чудес [litres]

– И никто из этих людей раньше не обладал чудесными качествами, – добавляет генерал Сакти. – Они просто… появились из ниоткуда.

Кто-то фыркает в дальней части комнаты. Все за столом медленно поворачиваются, чтобы посмотреть на министра Мулагеш, которая рассеянно разворачивает сигариллу.

– Вы хотите что-то сказать, министр? – спрашивает Гадкари.

– Мое проклятие, – говорит Мулагеш, – состоит в том, что я много чего могу сказать – и все мы знаем об этом, премьер-министр.

Генерал Нур старательно отводит взгляд, словно пытаясь скрыть улыбку.

Гадкари смотрит на Мулагеш, лидера меньшинства оппозиционной партии и вечную занозу в заднице. Лишь ради приличий Мулагеш приглашают на такие заседания кабинета министров, хотя Гадкари обнаружила, что Мулагеш говорит больше всех людей, которые на самом деле имеют право здесь находиться.

– У вас, Мулагеш, – произносит Гадкари ледяным тоном, – есть какое-то мнение по данному вопросу? Вы ведь и впрямь обладаете некоторым опытом в этой… области.

– «Эта область», – фыркает Мулагеш, – то бишь этот безумный ужас. – Она втягивает воздух сквозь зубы. – Комайд как-то сказала, что божественное могло быть подобно любой другой энергии – то есть наличествовать в ограниченном количестве, которое целиком и полностью использовалось благодаря разнообразным… как бы их назвать… махинациям.

– Чудеса, – говорит Нур. – Боги.

– Да, – подтверждает Мулагеш. – Что-то вроде этого.

– Это была Комайд-старшая? – спрашивает помощник Гадкари. – Или младшая?

– Та, которая не была гребаной сукой-интриганкой, – отвечает Мулагеш.

– Пожалуйста, перейдем к делу, министр! – рявкает Гадкари.

– Стены Мирграда – самое большое из известных чудес – исчезли. Та огромная черная божественная дрянь, что появилась из пустоты, тоже исчезла. И то и другое использовало божественную энергию. И, возможно, теперь она просто… рассеялась. Как шлейф газа от газового факела.

Когда собравшиеся понимают, о чем она говорит, наступает долгое молчание.

– Рассеялась, – ошеломленно повторяет Сакти. – Вы намекаете, что любой… где угодно… мог стать богом?!

– Наверное, нет, – говорит Мулагеш. – Это просто мелочи, маленькие чудеса по сравнению с тем, что может сделать Божество. Но похоже, что эти люди все-таки наделены божественными способностями.

– Но… но ведь вы говорите, что обычные, заурядные люди теперь могут изменять реальность, – возражает Гадкари. – Вы говорите, что любой человек, где угодно, может сделать окружающий мир таким, каким хочет его видеть!

Мулагеш пожимает плечами.

– Отчасти. Конечно. Но, по крайней мере, больше это не ограничено Континентом. Теперь оно повсюду. У любого человека есть шанс.

Опять долгая тишина.

Нур обращается к премьер-министру:

– Подозреваю, нам нужно будет создать какую-то организацию, – говорит он, – ответственную за выявление и регулирование таких людей.

Гадкари, все еще растерянная, моргает.

– Прошу прощения?

– Какое-то… временное полицейское бюро, – объясняет Нур. – Агентство чрезвычайных ситуаций.

– А если эти последствия не являются временными? – спрашивает Сакти.

– Тогда… возможно, отдельное министерство, – говорит Нур.

Кто-то в конце стола горько смеется.

– Министерство чудес, – говорит чей-то голос. – Какой кошмар!

– Вопрос в том, – говорит Сакти, – кто возглавит такую структуру?

– И действительно, – соглашается Нур. – С той поры, как умерла Комайд – и, похоже, в этот раз она умерла по-настоящему, – в правительстве очень мало людей с опытом работы с божественным.

Опять тишина. Затем во второй раз все головы в комнате медленно поворачиваются, чтобы посмотреть на министра Мулагеш.

Мулагеш морщит лоб, соображая, что оказалось в центре внимания. Потрясенно роняет сигариллу. Потом вздыхает и говорит:

– Вот дерьмо…

Где-то глубоко внутри сознания Сигруда медленно просыпается разум.

Он жив. Он осознает себя. И ему ужасно больно.

Болит все. Все без остатка. Просто немыслимо, что его тело может так сильно болеть. Даже от мыслей о дыхании становится больно, не говоря уже о дыхании как таковом.

Во рту пересохло. Он стонет.

Кто-то рядом говорит:

– Он очнулся. Он жив!

Он открывает рот. Кто-то капает в него воду. Вода – благословение и проклятие: тело жаждет ее, но глотать так трудно. Ему удается сделать это один, два раза, но с третьим он справиться не в силах.