Макс Фрай - Отдай мое сердце

Нумминорих сделал такое специальное лицо, с каким, наверное, привык рассказывать своим детям страшные сказки: «И вот тогда из старинного замка вышло чудовище!» Но сказал при этом:

– Здесь совершенно точно недавно побывал сэр Корва Блимм. Уже после Кекки: его запах гораздо сильней.

Лучше бы уж чудовище, честное слово. Только Корвы мне сейчас не хватало. И рифмы «любовь-кровь».

Крови, впрочем, не было. И вообще никаких следов насилия. Ни единой царапины, ни синяка. Только искаженное мукой лицо жертвы. Значит, или яд, или магия. Впрочем, одно другому не мешает. Поди без магии приготовь мало-мальски пристойный яд.

– По-хорошему, сюда надо было звать не меня, а Кофу, – сказал я. – Но это дело поправимое.

Сэр Кофа Йох появился сразу, как только узнал, в чем дело. Он терпеть не может ходить Темным путем, но смерть леди Шуманы оказалась достаточно важным событием, чтобы засунуть свои предпочтения в специально отведенное для этого место. На нас с Нумминорихом Кофа даже не взглянул, не задал ни единого вопроса, сразу опустился на колени рядом с телом и застыл, как каменное изваяние. Наконец встал и сказал каким-то чужим, глухим, тусклым голосом:

– Совсем плохо дело, мальчики. Это заклятие Туирриба. Редкая дрянь, причем во всех смыслах. Его сейчас мало кто знает. И хвала Магистрам. Я бы тоже не знал, если бы не руководил Правобережной полицией в Смутные Времена, тогда всякого можно было насмотреться. Видите, какое у нее лицо? Человек, пораженный этим заклинанием, умирает в ужасных муках, совершенно, на мой взгляд, излишних. Никакого проку в предсмертных страданиях нет. На моей памяти даже отъявленные злодеи применяли заклятие Туирриба редко, приберегали для самых заклятых врагов, а Лойсо Пондохва строго запретил своим людям его использовать, он считал заклятие Туирриба недостойным оружием, которое оскорбляет саму смерть. Не представляю, кто мог так сильно ненавидеть Шуману. Она всем нравится… Нравилась. Но, выходит, чего-то важного я о ней не знал.

– А насколько это заклятие доступно технически? – спросил я. – Надо быть каким-то особо великим мастером?

– Да не то чтобы, – поморщился Кофа. – Скорее, великим знатоком редких заклинаний. А так-то ничего особенного, сорок восьмая ступень Черной магии плюс пятидесятая Белой. Такое усилие даже сейчас многим доступно, а в Эпоху Орденов – практически всем.

– Здесь недавно был сэр Корва Блимм, – сказал Нумминорих. – Перед ним Кекки – ну, это вам и без меня известно. До Кекки были еще разные люди; кажется, я их не знаю. А между Кекки и сэром Корвой, если верить запахам, никого.

– Ерунда какая-то получается, – сердито сказал Кофа. – Зачем Корве убивать Шуману? Да еще и так жестоко. Что бы ни случилось, а она его единственный близкий друг.

«Так именно поэтому, – мрачно подумал я. – Чтобы жизнь сахаром не казалась. Вообще никому».

– Ну, не следует забывать, что существуют разные средства защиты от нюхачей, – вздохнул Нумминорих. – Их когда-то было великое множество, наверняка и сейчас можно добыть, или самому приготовить. Все-таки весь город знает, что в Тайном Сыске есть я. Так что вполне может быть, после сэра Корвы приходил настоящий убийца. Или до, или вместе. Но учуять его я не могу.

В этот момент в моей голове раздался голос Трикки Лая: «Слушай, у нас тут, как ты говоришь в таких случаях, полный конец обеда».

Я хотел было ответить, что ничего удивительного, это состояние реальности следует считать основным признаком новой эпохи и привыкать к мысли, что теперь так будет всегда, но тут Трикки добавил: «В кабинет генерала Бубуты заявился сэр Корва Блимм. Сперва возмущался, что начальника полиции нет на месте, после долгих уговоров согласился побеседовать со мной и в ультимативном тоне потребовал арестовать его за убийство. Подробностей не рассказывает. Твердит: «Я должен сообщить вам, что убил леди Шуману Тамайхуни», – и дело с концом. Теперь очень сердится, что я не спешу заковать его в кандалы. Безумием, вроде, не пахнет. А сэр Джуффин Халли не отвечает на зов».

В этот миг я окончательно зарекся когда-либо применять на практике защитный барьер от Безмолвной речи. Все-таки от него одни неприятности. Как только поставишь, тут же начинается самое интересное, страшное, важное, срочное, непоправимое – все подряд. Считается, что у Джуффина безупречное чувство времени, но даже он из-за этого грешного защитного барьера все пропустил.

«Ладно, сейчас приду», – пообещал я Трикки. И спросил Кофу: