Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

— Будет, — уверенно говорил Анжей. — Только нескоро.

Однако ему уже не верили.

После всей этой мрачноватой истории в службе ИКС уже НИКТО НИКОМУ НЕ ВЕРИЛ.

Меж тем жизнь струилась себе потихонечку. Незаметно, неспешно даже, и так было до самого августа девяноста восьмого.

Потом грянуло нечто. Над просторами необъятной России зазвенело ранее незнакомое слово «дефолт». Ближе к середине сентября, когда рубль обвалился окончательно и бесповоротно, и над любимой частью суши вновь нависла угроза политического переворота и всеобщего хаоса, Разгонов позвонил Вербе. Не застал её, пообщался с Тополем. Тот отмахнулся:

— Хочешь — следи за событиями, не хочешь — не следи, а индивидуальные политинформации мне проводить некогда, извини, дел по горло. Не обижайся.

Разгонов все равно обиделся, и Тополь, сбавил обороты:

— Слышь, у нас, правда, цейтнот. Позвони Стиву, он тебе все объяснит.

Стиву Чиньо? Чушь какая-то. Разгонов вспомнил этого надутого хлыща — дядю Степу из Гамбурга, ну, то есть он откуда-то из Америки, просто познакомились они в Гамбурге — и почувствовал, что не хочет со Стивом говорить. Подумал ещё минутку и накрутил номер Лешки Кречета.

Тот оказался у себя в Киеве и весьма любезно, даже неторопливо, все объяснил. На дурацкий вопрос «В Москве у власти уже коммунисты, что ли?» ответил в лучших своих традициях.

— Сам ты коммунист, о чем я тебе и говорил не далее, как год назад. Успокойся. Идет обычное политическое варево. Президент в отключке — у всех предвыборный фальстарт. Понятно излагаю? Глупостей русские наделали кучу, но страшного, то есть необратимого, ничего не случилось. Так что успокойся. Стрелять не будут. Просто в ближайшие годы народ в России будет жить очень плохо.

— Господи, как это скучно и противно! — вздохнул Разгонов.

— Ну, так и не думай об этом. Живешь в Берлине. Денег — куры не клюют. Сиди, пиши и не дергайся. Сейчас время прекрасное для литературы. Правда, хороших книг никто не читает и в обозримом будущем читать не собирается. Но писать их надо именно сегодня. Я, например, пишу.

Год назад Разгонов не поверил, что Кречет действительно пишет, а сейчас поверил и сразу. Лешка был, безусловно, прав на все сто и информацией владел в полном объеме. Вот только остался в душе неприятный осадок от того, как он сказал «русские» в третьем лице. А кем же он себя считает? Украинцем? Гражданином Вселенной? Представителем высшей расы?

Разгонов же наоборот чем выше летал, чем дольше жил вне России, тем все сильнее чувствовал себя частью своей страны.

В марте девяносто девятого опять начались напряги. Бомбили Сербию, и Разгонов не выдержал во второй раз. Теперь уже Верба материлась в трубку и чуть ли не рвалась на фронт, вспоминая годы юности. Оставалось не совсем понятным, на чьей стороне она собирается воевать. Политически Татьяна могла быть с НАТО и только с НАТО, но чисто по-человечески стремилась защищать от натовских бомб ни в чем не повинных людей. В общем, от Вербы толку было мало, и Разгонов вдруг вспомнил совет Тополя полугодичной давности.

Он позвонил Стиву Чиньо.

— Приезжайте, Михаил, — любезно предложил тот, — это не телефонный разговор.

— Куда?

— Ко мне, в Неаполь.

— Хорошо, — согласился Разгонов.

Адрес он записывал чисто машинально и только уже в такси по дороге от аэропорта сообразил, куда его везут, — на виллу старика Базотти, где в восемьдесят втором году, в декабре, Сергей Малин знакомился с Дедушкой, а Машу Чистякову к этому моменту уже похоронили…

Такие виллы не занимают случайно, типа как Редькин квартиру в Лушином переулке. Впрочем, и с Редькиным все вышло далеко не случайно, только об этом почему-то не хотелось думать, это была лишняя информация, перегруз, он ехал сюда поговорить о судьбах мира, а о личной судьбе — как-нибудь в другой раз.

Стив принял его великолепно: камин, вино, легкие закуски, огромное пустое помещение — слуги, если и были, Разгонов их не увидел. И сидели они оба, наверно, в тех самых старинных креслах, в каких семнадцать лет назад общались кровавый гангстер Фернандо, вставший на праведный путь спасения цивилизации, и его несостоявшийся преемник — московский паренек Сережа Малин. В этом ощущалась настоящая мистическая жуть. Но Разгонов уже не столько ужасался, сколько наслаждался всеми этими многократными совпадениями. (С шизами жить — с ума сходить — такая получалась незамысловатая поговорочка).

— А можно я буду говорить по-итальянски?