Роман Буревой - Олимпиец

Марк приник к прозрачной перегородке. Ладони уперлись в прочнейшее псевдостекло и тут же сделались влажными. Он видел, как опадают чешуйки покрытия спасательной капсулы под молекулярными резаками. С девушки аккуратно сняли броню, потом хирург срезал одежду. Наконец все тело было освобождено. Нигде видимых повреждений. Хирургический робот, производивший вскрытие капсулы, уступил место своему собрату. Выкрашенная в светло-зеленый цвет умная машина замерла, вскинув вверх манипуляторы и ожидая, что укажет ей хирург-человек. А человек на миг задумался, вновь скользнул взглядом по голограмме из пляшущих зеленых и красных огоньков. Губы его чуть дрогнули (впрочем, никто, даже Марк, не заметил этого секундного замешательства). В следующий миг решительным жестом хирург надел управляющий шлем и произнес:

– Полное сканирование.

А первый робот в соседнем блоке уже вскрывал вторую из спасательных капсул. Управляющий чип сообщал, что человек внутри мертв. Так оно и было. Обломки костей, обрывки мышц и внутренностей смешались в единую темно-красную пульпу. Глядеть на эту кашу без тошноты мог лишь механический хирург.

Марк тяжело вздохнул, набирая в легкие воздух, и вошел в реанимационную камеру. Защитная пленка покрывала его с ног до головы, пленка столь тонкая, что ее почти на замечаешь, лишь кажется порой, что на лицо налипла осенняя паутина, и невольно хочется ее смахнуть.

Верджи вытянулась на ложе в неестественной напряженной позе. Будто она ожидала нападения и не знала, с какой стороны последует атака. Десятки датчиков, напоминающих коричневые личинки, облепили ее тело. Но глаза ее были открыты. И глаза улыбались.

– Ты жива… – Он протянул руку и коснулся ее плеча. – Прости, не могу тебя обнять.

– Как я выгляжу? – спросила Верджи. – Со стороны наверняка кажется, что меня пожирают муравьи. За сколько часов они могут сожрать человека?

– Верджи… – У Марка дрогнул голос, что совершенно недопустимо для префекта по особо важным делам. – Врач сказал, что скоро ты будешь здорова, как прежде. Ты отделалась парой ушибов и…

– Где я? – перебила его Верджи.

– На боевой станции.

– Как я здесь оказалась?

– Ты не помнишь?

– Помню вечер… ты сказал, что улетаешь на три месяца, – Верджи нахмурилась. – Что Лаций будет уничтожен.

– Была атака колесничих, но мы отбились, – Марк улыбнулся.

– И что теперь?

– Будем жить.

Верджи раздавила в пальцах хрупкий датчик и села на ложе.

– Теперь ты можешь меня обнять.

Что Марк и сделал.

– Но как я очутилась на станции? – прошептала Верджи между поцелуями. – Я ничего-ничего не помню.

– Видимо, Лери привезла тебя сюда.

– Но я не помню.

– Ничего страшного…

Врач оказался прав – им удалось стереть последние воспоминания Верджи. Ей совершенно не нужно помнить, что именно она взорвала «Мюрата». И знать это никому тоже не нужно.

«Но это будут знать наши дети… – подумал Марк. – Свою память я не могу стереть!»

Мужчина с длинными седыми волосами расставлял на полу виллы игрушечных римских солдат. Если бы не седые волосы, на вид ему можно было бы дать лет тридцать пять – сорок. И хотя у него иногда начинали дрожать руки, было видно, что на самом деле он совсем не стар.

– Битва при Заме, – сказал отец малышу по секрету. – Сегодня пусть будет битва при Заме. – Правда, мама велела заняться стеной! – Мужчина поднял руку, указывая на пустое пространство – от стен гостиной уцелела лишь одна стена. Так что можно считать, что отец и его маленький сын находились на открытой террасе. – А может быть, ну их в Тартар, эти стены? У нас здесь будет терраса.

– Вот как? – спросила женщина в легком сером комбинезоне. – Я выношу мусор, а вы…

– У нас здесь будет терраса! – радостно объявил глава семейства.

– Друз, у нас уже есть целых три террасы. И всего одна комната! Не слишком много, – Лери уперла руки в бока.

– Мне вполне хватит одной комнаты. Знаешь, я столько времени провожу в регенерационной камере, что отныне я терпеть не могу закрытые пространства. Да здравствуют террасы!

– Ура! – крикнул малыш.

– Дорогой! Тебе пора спать! – сказала Лери и взяла малыша на руки.

Маленький Луций заревел в голос – он явно не желал покидать террасу.

– Ему нужен братик или сестричка, – вздохнул Друз, – но боюсь, он – единственная наша надежда.

Лери улыбнулась сквозь внезапно нахлынувшие слезы. Несмотря на сопротивление малыша, она унесла его в единственную комнату, служившую спальней.