— Слышен здесь запах мертвецов! — сообщил он.
Я отвернулся, чтобы скрыть улыбку — столь нелепым показался мне на первый взгляд тот поразительный человек, что известен под именем Мориса Клау.
— Мистер Корам, — продолжал он, — я старый глупец, которому снятся иногда мудрые сны. Изучение преступности — хобби занятого человека. Я видел убийства на Золотом берегу [8] Золотой берег — британская колония в Африке, ныне независимое государство Гана.
, где черная лихорадка плясала в воздухе над мертвыми, словно неотлетевшая душа, я видел кровь в арктической Лапландии, где от холода она превращалась в красный лед, не успев вытечь из вен. Разрешите ли мне попытаться вам помочь?
Все мы, включая полицейских, были впечатлены его словами.
— Безусловно, — ответил Корам, — не соизволите ли?
Морис Клау склонился над мертвым телом.
— Вы сдвинули его с места! — резко произнес он.
Ему разъяснили, что сделано это было исключительно в целях медицинского осмотра. Морис Клау рассеянно кивнул. Вооружившись большой лупой, он стал осматривать тело бедняги Конвея. Он исследовал волосы, глаза, руки и ногти убитого, после провел длинными, гибкими пальцами по полу рядом с телом — и вдохнул запах пыли.
— Будьте добры поведать мне, что произошло, — сказал он, выворачивая карманы убитого.
Корам стал рассказывать о случившемся; тем временем Клау задавал ему странные вопросы и успел внимательно исследовать чуть ли не каждый дюйм Греческого зала. У стенда с арфой он замер и вперил взгляд в инструмент.
— Вот здесь несчастья средоточье, — пробормотал он. — Что известно мне о подобных греческих инструментах? Дайте поразмыслить.
Он закинул голову назад, зажмурив глаза.
— Столь редкие предметы старины, — снова загромыхал голос Клау, — имеют свою историю, и преступления, ими порождаемые, носят циклический характер.
Рукой он медленно изобразил в воздухе окружность.
— Будь только мне известна история этой арфы! Мистер Корам!
Он бросил взгляд на моего друга.
— Мысли вещественны, мистер Корам. Если мне будет позволено провести ночь здесь — на том самом месте, где пал бедный Конвей — я сумею из окружающей атмосферы (а она подобна чувствительной фотографической пластине) извлечь картину, которую сознание его, — и он указал на Конвея, — запечатлело последней!
Человек из Скотланд-Ярда засопел.
— Вы что-то похрапываете, друг мой, — сказал Морис Клау, поворачиваясь к нему. — Вы сопели бы куда меньше, пробудившись с воплем ужаса в пустыне; да, крича от страха при виде сочащихся кровью клювов стервятников — последнего страха, что познает сознание того, кто умер от жажды на этом проклятом месте!
Это было сказано так, что все мы почувствовали, как мурашки забегали у нас по спинам.
— Что же иное, — продолжал таинственный старик, — как не одическая сила, эфир — называйте его, как хотите — переносит беспроводное сообщение, молнию? Это громадная, невидимая, чувствительная пластина. Вдохновение и то, что вы именуете удачей или невезением — лишь ее отражения. Высшая мысль, предшествующая смерти, отпечатывается на окружающей атмосфере, подобно фотографии. Я научил сознание, — он прикоснулся ко лбу, — воспроизводить эти фотографии! Могу я провести нынешнюю ночь здесь, мистер Корам?
Где-то там, под непритязательной внешностью Клау, на миг показался образ истинного величия. За толстыми стеклами пенсне на мгновение блеснул луч могучего и самобытного разума.
— Буду благодарен вам за помощь, — отвечал мой друг.
— Ночью полиции быть здесь не должно, — прогрохотал Морис Клау. — Неуклюжие констебли, мечтающие о стауте с жареной рыбой, могут затуманить мой негатив!
— Можно это организовать? — спросил Корам у инспектора.
— Дежурные полицейские останутся в вестибюле, если пожелаете, сэр.
— Прекрасно! — громыхнул Морис Клау.
Он увлажнил лоб вербеной, неуклюже поклонился и вышел из Греческого зала.
III
Вечером Морис Клау появился вновь в сопровождении удивительно красивой брюнетки. Выражение восторга на лице мистера Гримсби из Нового Скотланд-Ярда [9] В 1890 г. штаб-квартира лондонской полиции была переведена в новый комплекс зданий на набережной Виктории, который получил название Нового Скотланд-Ярда.
достойно отдельного упоминания!
— Дочь моя — Изида, — представил ее Морис Клау. — Она помогает проявлять мои негативы.
Гримсби всем своим видом выразил почтительное внимание. Два полисмена остались дежурить в вестибюле, тогда как Морис Клау, его дочь, Гримсби, Корам и я поднялись в Греческий зал. Свет единственной лампы едва рассеивал темноту зала.
Читать дальше