Кэтрин Хоу - Книга таинств Деливеренс Дейн

Марблхед, Массачусетс

Конец декабря 1681 года

Отгоняя нарастающую боль в желудке, Питер Петфорд помешивал длинной деревянной ложкой чечевичную похлебку в чугунном горшке над очагом. Подвинув низкий табурет ближе к огню, Питер облокотился о колено и вдохнул аромат вареных бобов и горящих яблоневых поленьев. Этот запах немного успокоил его, убедив, что вечер самый обычный, а желудок нетерпеливо заурчал, когда Питер вытащил из горшка ложку чечевицы на пробу. Человек простой, Питер был уверен, что тарелка доброй похлебки — лучшее лекарство.

Скоро придет Она… — подумал он, и его лицо помрачнело. Питер никогда не обращался к знахаркам, однако достопочтенная Оливер настояла. Сказала, что ее снадобья исцеляют почти все, а еще она изловчилась найти потерявшегося ребенка. Питер угрюмо засопел. Что ж, один раз можно попробовать. Но только один.

Из угла узкой темной комнаты послышалось слабое хныканье. Питер тревожно поднял голову. Поправив кочергой поленья, от которых тут же полетели искры, тяжело встал со стула.

— Марта? — прошептал он. — Ты проснулась?

Из темноты не доносилось больше ни звука. Питер тихо подошел к кровати, на которой вот уже почти неделю лежала его дочь. Отодвинув тяжелый шерстяной полог, осторожно, чтобы не потревожить ребенка, присел на край комковатой перины. Отблески очага плясали на шерстяных одеялах и освещали маленькое, изнуренное болезнью личико, обрамленное спутанными льняными прядями. Полуоткрытые глаза смотрели в никуда. Питер пригладил разметавшиеся по подушке волосы. Малышка тихо вздохнула.

— Похлебка почти готова, — сказал он. — Я сейчас принесу.

Накладывая еду в глиняную тарелку, Питер почувствовал прилив бессильной ярости. Как помочь девочке? Все, что он пробовал, только вредило ей. Позавчера ночью она позвала Сару и затем не произнесла больше ни слова.

Он вновь присел на кровать и стал кормить дочь с ложки. Ребенок зачмокал, по подбородку потекла тоненькая струйка похлебки. Питер вытер ее большим пальцем, испачканным сажей. При мысли о Саре у него сжималось сердце.

У очага, где стояла кровать с шерстяным пологом, привезенным отцом Питера из Восточной Англии. Было тепло. А Питер с начала болезни дочери спал на сосновом полу, постелив полусгнивший соломенный тюфяк.

Тень пробежала по его лицу. Он знал, что болезнь — знак Божьей немилости. Что бы ни случилось с малюткой, это Божий промысел. Потому грешно проклинать страдания дочери, как грешно проклинать Бога. Сара заставила бы его молиться о спасении души Марты и избавлении ее от страданий. Но Питеру привычнее было пахать землю, чем читать молитвы. Он не мог понять, какой же грех могла Марта совершить в свои пять лет, чтобы так расплачиваться, и ловил себя на том, что в молитвах просил не о спасении дочери, а о том, чтобы ей стало лучше. Гнев и стыд переполнили его, когда он осознал свою гордыню.

Сжимая и разжимая кулаки, он смотрел на спящую дочь. «Есть грехи, которые делают из нас дьяволов», — говорил священник на проповеди. Питер потер переносицу и прикрыл глаза, вспоминая, какие именно.

Ложь и убийство. Марту один раз застукали, когда она прятала грязного котенка в шкаф, а потом говорила, что не видела никаких котят. Но едва ли это была ложь, как понимал ее священник. Что еще? Богохульство. Противление божественному. Зависть. Пьянство. Гордыня.

Питер посмотрел на тонкую, почти прозрачную кожу на щеках ребенка. Сжав кулак, с силой вдавил его в ладонь другой руки. Как может Бог посылать такие страдания невинному человеку? Почему Он немилостив?

Быть может, Марта ни при чем? Быть может, девочка наказана за его, Питера, неверие?

Пока непрошеные страхи укоренялись в его душе, на улице послышался приближающийся топот копыт, который затих у порога дома. Раздались приглушенные голоса мужчины и молодой женщины, скрипнуло седло, кто-то с плеском соскочил в грязь. Это, наверное, Джонас Оливер и та женщина, подумал Питер. Он встал с кровати, как раз когда в дверь тихонько постучали.