Кэтрин Хоу - Книга таинств Деливеренс Дейн

На пороге, закутанная в шерстяной с капюшоном плащ, поблескивающий от вечернего тумана, стояла молодая женщина с приятным открытым лицом. В руках у нее был небольшой кожаный мешок, а на голове белый чепец, слегка помятый после долгой дороги. За женщиной из темноты появилась знакомая фигура соседа-йомена — Джонаса Оливера.

— Достопочтенный Петфорд? — спросила молодая женщина, быстро взглянув в лицо Питера.

С ободряющей улыбкой она стряхнула капли воды с плаща и стянула его через голову. Затем, повесив плащ на крючок у двери, двумя руками разгладила юбку и, быстро пройдя через пустую комнату, присела у постели девочки.

Питер посмотрел на женщину, а затем перевел взгляд на Джонаса, который все еще стоял у двери, весь мокрый, и громко сморкался в носовой платок.

— Ужасная ночь, — сказал Питер вместо приветствия.

В ответ Джонас шумно засопел. Запихнув платок обратно в рукав, он потопал ногами, отряхивая грязь с сапог, но так и не решился войти в дом.

— Подкрепишься на дорожку? — рассеянно потирая рукой затылок, предложил Питер. Он бы развеялся в компании.

Но Джонас не был настроен на болтовню. Сара всегда говорила, что он промолчит, даже если телега переедет ему ногу.

— Меня ждет достопочтенная Оливер, — отказался Джонас.

Он взглянул в глубь комнаты, туда, где на краешке кровати, нашептывая что-то девочке, примостилась женщина. У ее ног сидел маленький лохматый пес, такой грязный, что было непонятно, какого он цвета — то ли бурый, то ли рыжий. Вокруг на пыльном полу видны были отпечатки лап. А в чем она везла собаку? Кожаный мешок слишком мал. А-а, наверное, это дворняжка Марты, — решил Оливер.

— Тогда приходи к утру, — сказал Питер.

Джонас кивнул и, дотронувшись до полей своей фетровой шляпы, вышел из дома в ночную тьму.

Питер вновь устроился на низком стуле около затухающего очага. У его локтя на столе стояла миска с холодной похлебкой. Подперев кулаком подбородок, он смотрел, как странная молодая женщина ласково гладит белой рукой лоб его дочери, слушал мягкий, приглушенный голос, но ожидаемого облегчения не чувствовал. О женщине много говорили в деревне. Он ухватился за эту мысль, пытаясь найти в ней хоть какое-то утешение. Но глаза слипались от усталости и напряжения, голова тяжело опустилась на руки.

Образ его маленькой дочери, сжавшейся в комочек на постели, и обступающая ее темнота наполнили его душу страхом.

Кембридж, Массачусетс

Конец апреля 1991 года

— Очень возможно, что у нас уже не осталось времени, — объявил Мэннинг Чилтон, глядя на изящные карманные часы, прикрепленные цепочкой к жилету. Он обвел взглядом остальных четверых, сидевших за большим столом. — Но мы еще не закончили с вами, мисс Гудвин.

Когда Чилтон был особенно доволен собой, в его голосе появлялись иронические нотки, и он начинал подтрунивать над окружающими. Эта манера выводила из себя студентов. Конни сразу уловила перемену в его голосе и поняла, что экзамен близится к завершению. Комочек тошноты подкатил к горлу, и она сглотнула. Члены комиссии улыбнулись Чилтону.

Тихие аккорды счастья, зазвучавшие у Конни в груди, заглушили тревогу и беспокойство, и некоторое время она наслаждалась этим ощущением. В общем, экзамен идет удачно. Но радоваться рано.

Нервно улыбнувшись, Конни спешно попыталась придать лицу то отчужденно-спокойное выражение, которое, по ее мнению, более подходило молодым девушкам в подобной ситуации. Результат был комически-плачевным: получилась гримаса, будто Конни откусила лимон.

Оставался еще один вопрос — еще одна вероятность провала. Конни заерзала на стуле.

За долгие месяцы подготовки к экзамену девушка сильно похудела — ей даже было больно сидеть, а пестрый свитер висел на плечах. Обычно румяные щеки впали, обтянув скулы, а бледно-голубые глаза, обрамленные мягкими короткими каштановыми ресницами, казались больше. От постоянной работы мысли темные брови нависли над глазами, щеки и лоб стали белее снега, веснушки почти исчезли. Лицо осунулось, подбородок и нос выдались вперед.

Конни сжала губы, отчего они еще больше побледнели. Девушка потянулась потеребить кончик длинной темно-каштановой косы, но вовремя опомнилась и положила руку на колени.

— Надо же, вы такая спокойная! — воскликнул за обедом ее студент, высокий тощий молодой человек, который писал у нее диплом. — Как вы можете есть! Меня, наверное, тошнило бы от волнения.