Перед поездкой он перечитал все, что смог найти об Эбигейл, в надежде раскопать что-нибудь новенькое, что могло бы помочь ему, какую-нибудь информацию, на которую не претендовали бы другие исследователи современного искусства. Он прочел кучу биографий и очень много знал о ее детстве в Провиденсе, на Род-Айленде, о браке с Джоном Д. Рокфеллером-младшим и ее последующей жизни в нью-йоркском обществе. Он читал описания ее званых обедов, читал истории о ее пяти сыновьях и одной непокорной дочери, и все они казались скучными по сравнению с ее художественными интересами. Хотя их жизни очень сильно отличались друг от друга — Верлен жил в квартире-студии и был занят в университете лишь частично, поэтому финансовая стабильность ему не светила, а Эбби Рокфеллер вышла замуж за одного из самых богатых мужчин двадцатого века, — он чувствовал некое сродство с ней. Верлен считал, что понимает ее вкусы и непостижимые страсти, заставившие ее полюбить современную живопись. Он изучил ее жизнь вдоль и поперек. Он прекрасно сознавал, что вряд ли обнаружит для Григори что-нибудь новое. Если он найдет хотя бы фрагмент информации, полезной для босса, значит, ему наконец повезет.
Поэтому Верлен оставил без внимания кипы бумаг и писем, которые уже использовали другие ученые, пропустил биографические документы и приступил к третьей части архива — коробке под названием «Коллекции произведений искусства». Там были списки закупленных, пожертвованных, арендованных и проданных предметов; информация по китайским и японским гравюрам и американскому народному искусству; примечания дилеров к коллекции Рокфеллеров; материалы по проектированию Музея современного искусства. Но, проведя за чтением несколько часов, он не нашел ничего особенного.
Наконец Верлен вернул эти коробки и попросил архивариуса принести часть четвертую — «Благотворительность». У него не было конкретной причины поступить именно так, за исключением того, что благотворительные пожертвования Рокфеллеров были, возможно, единственным элементом, который он не исследовал, поскольку они представляли собой скучные листы бухгалтерского учета. Когда принесли коробки и Верлен начал с ними работать, он ощутил, что, несмотря на неинтересные бумажки, голос Эбби Рокфеллер заинтриговал его так же, как и ее выбор картин. Он читал целый час, пока не обнаружил странный набор писем — четыре официальных послания, засунутые среди бумаг. Письма были спрятаны между сообщениями о благотворительных пожертвованиях, аккуратно сложены в почтовые конверты, без каких-либо комментариев и приложений. Изучив каталог этой части, Верлен понял, что эти письма незадокументированы. Он и рассчитывать не мог на такую удачу, но письма были здесь, пожелтевшие от времени, оставляющие на пальцах тонкую пыль, словно он коснулся крыльев моли.
Он развернул листы и прижал к столу, чтобы рассмотреть при свете лампы. И сразу же понял, почему их нет в каталоге: письма не имели прямого отношения к семье Эбигейл Рокфеллер, жизни общества или работе художников. Эти письма вообще нельзя было отнести к определенной категории. Их написала даже не Эбигейл Рокфеллер, а женщина по имени Инносента, аббатиса монастыря в Милтоне, штат Нью-Йорк. Он никогда прежде о нем не слышал, но, посмотрев в атласе, узнал, что городок находится всего лишь в нескольких часах езды к северу от Нью-Йорка, на Гудзоне.
Пока Верлен читал письма, его удивление росло. Почерк Инносенты был небрежным и старомодным, с узкими цифрами и длинными вычурными буквами. Она писала пером и чернилами. Верлен узнал, что мать Инносента и миссис Рокфеллер вместе собирали деньги на благотворительность и сотрудничали гораздо теснее, чем можно предположить. Первые письма Инносенты были проникнуты уважением и вежливым смирением, но потом их тон становился все более теплым. Ничто на это не указывало, но Верлен догадывался, что причиной их сближения были какие-то произведения религиозного искусства. Верлен все больше уверялся в том, что эти письма будут ему полезны, надо только их понять. Это открытие могло помочь его карьере.
Быстро, пока архивариус отвернулся, Верлен сунул письма во внутренний карман рюкзака. Десять минут спустя он уже спешил домой, на Манхэттен, а украденные бумаги лежали у него на коленях. Почему он взял письма, было для него тайной даже тогда. У него не было особого мотива, просто он отчаянно хотел понять их. Он сознавал, что должен поделиться своим открытием с Григори — человеком, оплатившим эту поездку, но письма не содержали конкретной информации, и поэтому Верлен решил рассказать Григори об их существовании позже, как только он проверит их важность.
Читать дальше